Упрёк и όσα έξελελοίπεσαν της ξυνθήκης θεου

Доброй вечности.

Прошлое никуда не исчезает.
Оно остается в бытии. Давит и
радует темным весом своим.
И во все времена есть посланцы
этого живого, реального прошлого,
которое и есть тайна настоящего,
но вместе с тем и неразвернутая
ткань будущего, которое тоже уже
случилось, уже произошло,
уже сбылось.
В ангельском и восторженном,
торжественном, восхищенном
дворце бытия. Святая Русь выше
времени, ее разговор, ее ответы
и вопросы, ее щиты и книги,
ее пение и ее тоска, ее просторная
радость и душная святость ее
никуда не ушли. Они рядом
с нами, в нас. Как кровь предков,
как помыслы их, как их недожитые
духовные искания
и недовыстраданные печали.

Александр Гельевич Дугин. «Сторож, сколько ночи?»

Пожалуй, это письмо следует начать с биографического экскурса. О возвышенном и внеположном личному-сокровенному мы уже неоднократно говорили, приходя неизбежно к выводу, что сокровенное и личное – практически взаимоисключающие категории.
Но теперь, и немного в дальнейшем, как и в предыдущих некоторых письмах, мы будем повествовать о таком шаткой умозрительной конструкции и зыбкой категории, как значимость человека.
А ещё потому что мне уже неоднократно задавали подобный вопрос: что означает призыв «сделать своё существование укором Творцу», перефразируя – что надо сделать, каким надлежит быть, чтобы космократор вообще обратил на тебя внимание?
Этот поступок и это назначение для отдельного существа, не существенно же, насколько дистанцированного от индивидуального, всегда субодинируется парадигме. В пределах системы координат археомодерна нет строго заданных параметров, организующих и артикулирующих индивида; но это не индивидуальность, а некоторых фрагмент её, ущербный настолько же, насколько он может превзойти это тусклое подобие парадигмального феномена.

Приведём собственно биографический пример:
Была известная степень двусмысленности, - то ли слишком быстро «созрел», то ли задержался с развитием, - уже в детстве. Пока мои сверстники воображали себя «бандитами» и «ментами», «ниндзя» и пр. терминаторами (1-й – 2-й классы, самое начало 90-х, когда видео голливудского b-movie транслировалось из видео-салонов в квартиры, в том числе посредством ТВ), я фантазировал о «стезе» Уленшпигеля. Не фольклорного бессмертного Тиля, но центрального персонажа эпопеи о революции в Нидерландах Шарля д’Костера.
Значительно позже, годам к четырнадцати, я узнал, что легендарный Уленшпигель, превозносимый мной в детстве, в общем-то, мразь. Евгений Всеволодович пишет в эссе о Майринке: так писал бы Тиль Уленшпигель, если бы знал грамоту и нашел бы время для подобного занятия. Вероятно, Головину был доступен оригинал, - «репринт» 1854-го года (первое издание датировано 1515-м), по существу, это всё равно, что «читать другого Уленшпигеля». Во всём остальном – нет у меня оснований почтения, не к переводу с русского литературного, «обратно», на птичий язык, - это «коренная», «почвенная» традиционная интерпретация; к самой фигуре бессмертного Тиля, сделавшего всё, чтобы эта почва оскудела, чтобы эти корни – зачахли, а вместе с ними – сама Традиция (вернее, не сама Традиция, - реминисцения-понимание индивида).
Да, я пользовался самым насыщенным «юкстами» переводами – Изд-во «Наука», 1986, серия «Памятники литературы».

Уленшпигель - протестант по личным мотивам, - у него личные счета с католиками; прото-мондиалист, - интересующийся капиталом, и способами его отъёма / хранения; ничего общего с литературным персонажем. Но аналогичным образом я не испытываю пиетета к героям рыцарских романов, да и вообще к любым персонажам, приукрашенным и мистифицированным: уж лучше честно признавались в том, что не чужды войн, грабежа, мародёрства, коллективных изнасилований и содомии.
А чего «стесняться»? Читателя надо было приуготовлять к тому, что Традиция замешана на густой крови тоннами и «мясе с осколками переломанных костей», - а теперь всякая постмодернистская сволочь может завопить: а-а-а, вот она ваша традиция со всеми этими трубадурами и галантными кавалерами, - потому что постмодернистской сволочи предшествуют пять столетий беллестристского слюнтяйства.

Но… все сильны «задним умом». Было бы трусливо в данной ситуации заняться самовнушением: не надо, не надо, не надо было читать эту книгу, - характерно, что Пата на первые же всплески экзальтации по поводу романа дэ Костера, отреагировал с высоты люстры недвусмысленно – «Мудак. Лучше бы ты вообразил себя Гербертом Уэстом, воскрешающим мёртвых» (да, в то время на русском языке был доступны новеллы Лавкрафта, 1993-94 годы).
Приблизительно в то же время пришло понимание: как ни брезгуй низинным, теневым пластом модерна, его не миновать. Русская народная поговорка – от сумы и от тюрьмы не зарекайся» - куда ближе к действительности (а не модерновой искусственной «реальности»), чем все фантазмы, порождённые психическим расстройством, как чрезмерностью эстетической требовательности.
Отвергнем требовательность, и… лишний раз убедимся, что с существами, подобными Уленшпигелю лучше в «реальности» не встречаться. Не потому, что в два счёта вокруг пальца обведёт, - кто предупреждён, тот вооружён; но обаяние Тиля таково, что трудно предпочесть ему обыкновенного, заурядного и традиционного труженика.
Герман Вирт пишет, что приблизительно по тем же причинам выродки-полукровки и пришлые с земель народов Лиды и Финды возобладали над примордиальной нордической расой, народами Фрейи - которым достаточно было просто работать.
Да, Уленшпигель прочно вошёл в сферу ассоциаций со всем негативным в модерне, концентрической отрицательностью модерна. Последнее проще выразить элементарной формулой, также далеко отстоящей от т.н. герметического истолкования легенды о Тиле, как и современный бандитизм – от «благородных разбойников», напр., из поэм Шиллера («Вильгельм Телль» и пр.). Не верь, не бойся, не проси – тройная негация, sub specie премодерна которую ничем не оправдать.

Уленшпигель остроумен, изобретателен, обладает вкусом и хорошими манерами, - некоторые анекдоты приписывают ему аристократическое происхождение. Пусть так. С таким же успехом можно указать на выделившегося в криминальной среде индивидуума, - насколько помню, их так и называют, «интеллигентные воры». Что значит – выделился манерами, вкусом и стилем? Практически ничего: его экзистенциальный статус в разделении с суб-социальным – нулевой.

Посетим царство количеств. В эпоху первых буржуазных революций наряду с персонажами масштаба Уленшпигеля абсолютное численное преимущество имели наёмники. Тот самый фрагмент военного сословия, незадолго до полной трансформации в профессиональную армию оказавшийся между Диспозитивом Господства и Дисциплинарным Диспозитивом. В настоящее время каждый модернист знает, что буржуазные революции совершались этой «грубой военщиной», германскими рейтарами [Schwarze Reiter – “чёрные всадники”, вооружённая огнестрельным оружием кавалерия] и нормандскими стрелками, сменившими арбалеты на аркебузы. Что делал бы граф Вильгельм Оранский «Молчаливый», в дальнейшем первый штатгальтер (статхаудер, «наследный президент», к слову - суверенная демократия коренится здесь, в Голландии) без них.

Или вспомним легендарную же армию Суворова. Нескольких генералов, напр., П. С. Потёмкина, Н. В. Репнина, И. В. Гудовича, в пространных монографиях, как и в энциклопедических статьях, упоминают эпизодически. Не они задают «тон» ритмическому маршу и диссонансам сражения, - в данной ситуации, «война в модусе Господства», дирижировать армией не мог даже сам Суворов. Он отдаёт приказ не как последовательный алгоритм, как энергийный импульс; полк – это организм, не в том смысле, что «скот погоняемый», - та самая «рука бога», воинство ангельское, заклинаемое именем Его; полководец – теург, знающий тайные имена Бога и числа Его (гематрию), и потому – непобедимый силами человека.

Вот что пишет Людовик XVIII, монарх Франции, под впечатлением от своей встречи с Суворовым:

Этот полудикий герой соединял в себе с весьма невзрачной наружностью такие причуды, которые можно было бы счесть за выходки помешательства, если б они не исходили из расчётов ума тонкого и дальновидного. То был человек маленького роста, тощий, тщедушный, дурно-сложенный, с обезьяньею физиономией, с живыми, лукавыми глазками и ухватками до того странными и уморительно-забавными, что нельзя было видеть его без смеха или сожаления; но под этою оригинальною оболочкой таились дарования великого военного гения. Суворов умел заставить солдат боготворить себя и бояться. Он был меч России, бич Турок и гроза Поляков. Жестокий порывами, бесстрашный по натуре, он мог невозмутимо-спокойно видеть потоки крови, пожарища разгромленных городов, запустение истребленных нив. Это была копия Аттилы, с его суеверием, верою в колдовство, в предвещания, в таинственное влияние светил. Словом, Суворов имел в себе все слабости народа и высокие качества героев.

Заметим, что абсолютист от модерна, видящий полярно обратное своему «обыденному», десакрализованному, секулярному, оказывается более восприимчив к «русскому Бичу Божьему», чем Екатерина II и Павел I. Суворов некогда выразил неудовольствие по поводу обделённости: за всю кампанию против турок ордена и титулы сыпались на графа Потёмкина[-Таврического], заурядного «штабиста» в ратном деле, зато «блиставшего» при дворе и в собственном родовом поместье. Именно Григорий Потёмкин привёз в Россию «британское чудо» Самуэля Бентама, паноптикон; он же «изобрёл» военные поселения и «крестьянский дисциплинарный диспозитив», позже с успехом применённые Николаем I и Аракчеевым.
Недальновидные аналитики видели в данном примере лишь одну неблагодарность русской власти, оправдывая таким образом отсутствие пиетета к государственности и истории. Между тем, никто из знакомых нам с XVIII века в России «несогласных», - будучи «вольтерьянцами» и «руссоистами» сочувствовавшим Пугачёву, испытывая брезгливость к народу, - так и не поняли основополагающей истины ДГ: «просвещённых монархов» по трафарету европейских абсолютистов, в России удерживала сакральность. Сакральному императору, даже тщедушному пруссаку Павлу I, завершившему конструирование ДД в экспериментальных версиях (армия и крестьянство), - не могут быть благодарными или неблагодарными. В Императора веруют, - как в саму Землю; Императора ужасаются - как бога; Императора просят, вымаливают, - понимая дарственные и титулы, и малые, и грандиозные, как единственно возможные.
Это старообрядцы, с самого начала «догадавшиеся», что ничего хорошего из секуляризации не выйдет, могли себе позволять не верить, не бояться, не просить – для них вся история государственность – «Царь уже не тот, церковь уже не та!».

Когда старообрядцев укоряют в их сходстве с протестантами, они (совершенно обоснованно) отвечают: “протестанты отрицают иерархию, мы же не отрицаем ее, и либо — как поповцы — ее имеем, либо — как беспоповцы — скорбим об ее отсутствии”. “Скорбим об ее отсутствии”. Ключевая формула национальной души. Скорбь об отсутствии вменяется за присутствие.

<…> Это – речь народа, сквоз0ь которую проступает, прорастает, субъект.
Радикальному субъекту никакой почвы для про-из-растания уже не требуется; Изо первым убивает первосвященника, потерявшего не столько т.н. «доверие», сколько – само своё существо, суть брахмана. По существу же, никакой это не священник, просто персонификация керигмы в человеческом обличье; и, явственный контраст, - Изо сбрасывает в Преисподнюю никто иной, как сакральный государь, Принц (вспомним Шанао из Gojoe / 五条霊戦記). В IZO: Kaosu mataha fujôri no kijin / 映画, в общем-то, кроме взаимоотношений, отнюдь не враждебных, двух Сотеров, которые по-видимому разделены, а на самом деле – части Единого, в сюжете ничего нет. Бездеятельный Принц «позволяет» Изо отсечь дайто разделяющим всё лишнее, - первым это понял то ли казначей, то ли «премьер-министр», исполняемый Такёши Китано. Осознавший себя очень даже лишним может только улыбнуться Пришествию, - наконец-то его упования сбылись; заметим, что безымянный министр на заседаниях Кабинета почти ничего не говорит, - его «мнение» ограничивается неукоснительным следованием безучастно молчащему Государю.

К слову о сакральности и модернизации Власти. Наполеон Бонапарт, прозванный в России «антихристом-недомерком», всю свою военно-политическую карьеру разрывался между модусом традиционного полководца [Суворов] и модусом узурпатора от современной ему Европы. В известном смысле – точнее, в европейской эпистеме, ситуация уникальная. Корсиканец-католик очень среднего происхождения, представитель Кварты, практически силой захватывает Ватикан, и требует себе легитимности от Царя Царей (для католика же), как правомерный Государь. Это «логика» Кромвеля и Гоббса, но никак не ассимилянта континентальной Европы.

И, теперь важное пояснение, - зачем я рассказываю о русской государственности после «Философии политики» Александра Гельевича и «Руси Мiровеевой» Владимира Игоревича? Для обыкновенного человека, - да, есть ещё необыкновенные и вообще не-человеки, это даже не обсуждается, - кроме как «обратно» в государственность пути нет. Русский и славянский Ereignis –рекурсия от ситуации времени, когда и Традиция, и контртрадици, культура и государственность в целом, сводится к одному очень среднему уровню. Человек предъявляет претензии одну за другой, - подразумевая тем самым, что адресует свои претензии некому отдельному и своевольному (самоуправному) существу.

Но персонификации власти и в XVIII веке, и в настоящее время – то, что жалоб не принимает и прошений не выслушивает; поэтому, им не верят, их не боятся и не надеются на исполнение просьбы. Итого, - этот «пейоратив ангелического», Власти, Силы и Престолы, уже не надеются на действенный упрёк, они и вообразить не могут, что есть Нечто и Некто над ними. Как и те, кто по аналогии отношений субъекта к Традиции, под-лежащему в пред-ложении, могут возвыситься, и войти в Царствие прежде них (низшие спасают первыми).
Вспомним нами ценимый Ergo Proxy / エルゴプラクシ – все субъекты включены в замкнутую систему под эгидой архонтов. Начальник Бюро Безопасности, Рауль, правомерно берёт на себя ни много и не мало, ровно достаточно, - не допускать возрождения творцов города. Потому что прокси неизбежно приходят к выводу, что эти локализованные мирки следует искоренять, стирать подчистую, без права возрождения всех оставшихся «в осадке», на экзистенциальном дне.

В том же エルゴプラクシ сотериологический компонент сведён к необходимому минимуму, даже менее того, - авторы даже намёками не сообщают, что «упрёк творцу» возымеет эффект, - человечеству будет предоставлено, скажем так, сносное, посмертие. Прокси элиминируют друг друга и окружающую род их действительность (тварную природу – прокси, акторы и комплексы функционалов, по существу, принуждены космократором пре-творять тварное, стало быть, в Начале Начал было всё же creatio ex nihilo, т.е. пролегомены E.P. - креационизм), - поскольку не могут создать лучше. (по ссылке смотрим сообщение Андрея Чернова от Июнь 18, 2001 - 22:24)

Это не столько оправдание «своевольным рукам бога», младшим архонтам, - по идее, они в нём и не нуждаются; сколько пояснение взаимоотношений прямых наместников Первоархонта с человеком. Упрёком архонту может быть только совершенно невероятное «мы можем сделать лучше». Лучше – что?
Кое-что и кое-кто подсказывают, - преодолеть претенциозность и тенденциозность в себе.
Над младшими архонтами всегда виднеется фатум в ликах Старших и Спасителя; над старшими архонтами всегда простирается трансцендентальное; Спаситель, явление которого знаменует распад некой консистентной модели, скажем, безвременья, не есть негация / обратное от низшего: он и ничтожный из ничтожеств, он и величайший из великих.

Для человека в данной перспективе только один вариант развития событий: не задаваться вопросом, нужен ли он кому-нибудь «там», в высших Эонах, в иных «реальностях» или нет; в сопоставлении с каждой предыдущей, предшествующей организацией, синхроническая всегда будет проигрывать, и не только в виду наполнения содержанием, восполненности в потенции каждого существа.
Такова природа человека, что живёт он быстро, вырождается ещё быстрее; самосохранение его не в замкнутой, изолирующей индивидуации, но в бессознательной общности. В аспекте сотериологии выводы таковы: готовым надо быть к тому, что в некоторое «время» явится изначально убеждённый в неисправности и неисправимости человечества Утешитель. Ну, что же, его давайте всеми силами оправдаем его ужас, отчаянье и беспощадность: давайте не прислушиваться к робкому шёпоту анимы Изо, - «уйдите с дороги Его», и к надменным приказам рассудка, коррелированного с инстинктом самосохранения.

Те, кто рекурсию к общности «счастливо» миновал, - ни в чём и никого не упрекнул, для них и так всё хорошо, настолько хорошо, что все их инициативы, как и слова, теряются, рассеиваются, заглушаются в оглушительном шорохе информации. Потому что всё, что им надо – разнообразить и приукрасить неотвратимый Финал. В ином случае, - человек так и продолжит интересоваться, как и чем жить, с чем и как умирать.
Остаётся только упомянуть реконфигурацию в модусе войны и эфемерного мира, столь любимую тему для всех притязающих на благополучный и безболезненный исход:

Тенденция практиковать амок как характеристика экстериоризационных извращений, свойственных современному обществу.
Существо, практикующее амок, в значительной мере (как правило) подвержено иллюзии собственной важности, даже собственного величия: мир при этом идет вразнос и все психоментальные конструкции рушатся, но делают это не схлопываясь, а расширяясь, словно бы выталкиваемые наружу избытком «себя». Вот от этой одержимости ширящимся «собой» избавляет война. На войне амок, согласитесь, не пройдет столь-же блестяще, как на улицах родного города, просыпающегося с мирными лучами майского солнышка под щебет скворцов и сдавленный писк освобождаемых от жизни детей. Война ставит распоясавшееся и неконтролируемое мнимое величие индивида на отведенное ему место. Осознание себя ничтожной вошью - вот что необходимо человеку.

T.N., desu

Диалогический кодекс, Vol VIII, - "О длительно-болезненном сне и бесчувственно-молниеносном уничтожении миров".

Доброй вечности.

Начнём с простого, с «желаемого» и «нежелательного».

Проще объяснить, почему на исходе XIX и вплоть до второй половины XX веков лучшие умы Европы предприняли попытку исследовать Предание (Премодерн) иначе, чем это делали учёные эпохи Просвещения и всего модерна в целом, чем ответить на вопрос «а зачем это русскому?» убедительно. Второе сложнее просто «физически», нет никаких объективных данных о состоянии русского (и шире – славянского) коллективного бессознательного и национального самосознания.

В ответ на вопрос – «почему вы заинтересовались Геноном?» русский человек, даже самый благодарный читатель, в лучшем случае промычит что-то сумбурно-невнятное, а в худшем – примется в экзальтированных тонах (иногда звучащих со скрытой агрессией, дескать, «с какой целью интересуетесь?» и не говорите ли об этом интересе, будто это что-то плохое?) рассказывать… о себе. «Вот у меня книга, “Восстание масс против современного мира и знамения времени”, я читал, мне очень-очень понравилось, только вот с тезисами о психоанализе [,напр.,] я решительно не согласен», - ну, и так далее. В отношении традиционалистской литературы работают те же психические механизмы, которые побуждали к тому же «восстанию масс» - как кидались с неутолимой жадностью на стеллажи с западной литературой в начале 90-х, так и кидаются. Инерция и тенденция. Причём, оправдание «да их же раскупят, пока не поздно – надо брать!» в расчёт не принимаем ни под каким предлогом. Потому что уже известны прецеденты, когда прочтение Эволы служило исключительно для того, чтобы «опровергнуть» сочинения Александра Гельевича Дугина.
Люди, совершенно «адекватные» в западном смысле этого слова, без пяти минут [существования] постмодернисты, делают выводы: ага, русский (украинец, белорус, славянин) ничего хорошего сделать не может. «Выигравшие» от переводов авторы, преимущественно, как и следует полагать, западные, ставятся в пример.

Но. Современные, вернее, постсовременные интерпретаторы, доморощенные экзегеты, элементарным образом «сдуваются», когда переходят от дифирамбического слога, собственно, к интерпретации. Sic, попытки почти всех, кроме АГД, применить термин «консервативная революция» (не зная об астрологической этимологии слова «революция») преобразует текст в «генератор бреда» Яндекс-весна; там наверняка есть какие-нибудь детерминанты, сродни “function pathos_texts” [в скриптах], чтобы словам было тесно, псевдо-смыслам – просторно.

И, разумеется, никто не вспоминает, предпочитает не замечать, что традиционалисты в Европе боролись с унификациями модерна, с их органическим неприятием традиции, и бороли в себе, так, что не представимо «страдальцам» за всё подряд, - «гордого европейца», с некой стати возомнившего, что обязан и может чего-либо «сам». На практике эта тенденция к обособлению человека от традиции завершилась сам знаешь чем: уже в 30-х годах Гурджиев[*], тот самый, от которого настоятельно советовал опасаться Рене Генон, провозглашал нечто сродни «Вы – роботы». Впрочем, ещё Ницше в книге "По ту сторону добра и зла" писал: ”Нужно остерегаться предположения, что большинство людей представляет собой личности. Есть те, кто носит в себе несколько личностей, большинство же вовсе не имеет её" [экспликация тезиса последует].

Некоторые, и, особенно – “русские”, так и не вняли предостережениям, и с тех пор никак не могут признать, что тоже. Напротив, то и дело раздаются восторженные восклицания - «Мы – свободные люди[**]! Мы ого-го! Мы, а-а, построим правовое государство-общество и прочея».

[*] - Кстати, среди учеников Гурджиева выделился Джон Годолфин Беннет (John Godolphin Bennett) 8 июня 1897— 13 декабря 1974 — выдающийся британский математик, ученый, технолог и руководитель промышленных исследований.
[**] - которые усердно [над этим] работали, т.е. разрушали инструменты и саму сферу труда.

Русский народ должен пробудиться. Что значит – «пробудиться»? Археомодернист не задаётся вопросом, хочется ли ему, или не хочется. Подобно архаику, он знать-не-знает, что для него хорошо, а что – слишком плохо, чтобы быть действительным (для архаика то, что он не видит, является не-существующим). Отсюда и неудовлетворительные с любого ракурса зрения и оценочной системы «мычание» и восторги от «всего западного», или почти всего. Причём, второму феномену общественного резонанса мы «обязаны» приблизительно тем же, что и интересу к субкультурам. Если уже сейчас возникла мощная и разнообразная по составу оппозиция «высокодуховным» (к которой не примкнуть можно только в силу безразличия, - ВД ныне, – через одного в сети, подлинных это никак не заденет) впору говорить в духе персонажа Ergo Proxy – «Наше пробуждение принесёт миру страдания».

Славянину необходимо очнуться от тысячелетнего сна, во время которого он «всё пропустил»; немногие из проснувшихся, или мнящих, что пробудились, волокут его в гибельную бездну. Что плохого в гибельной бездне? Ответим не вопросом на вопрос «а что хорошего – в нас?», что суть дискурс OBRI, но словами из очерка в Mega Zefal News – «Нужно ли нам это именно теперь, когда жить становится веселей? Когда, несмотря на беды этого мира, мы чувствуем дыхание Абсолюта, в силах которого оживотворить мертвечину. Необходима ли нам окончательная ночь? Все ли мы уже обожествились? Не слишком ли многие втянутся в Айн Соф на правах возвращающейся собственности - как Ничто?»

Как ты думаешь, почему случилось таковое прискорбное коллективное заболевание «модерном»? О, на этот счёт мы можем долго иронизировать, как разочаровавшие многих же несбывшимися пророчествами о литературной карьере. Да, выигрыш в переводе упомянут не случайно – выдающиеся литераторы нередко были замечательными переводчиками, и обратно тому – литературные таланты переводчиков могут внушить недобрую зависть. Обаяние литературы таково, что многие запамятовали драгоценное Правило: литератор, иными словами – «красноречивый», должен прежде всего передавать Суть излагаемого [Ache]. Очень показателен в этом плане пример Жоржа Батая, представителя этноса с врожденным литературным вкусом. Его книга «Процесс Жиля де Рэ» [Le procés de Gilles de Rais] состоит из – 1) Достаточно [для француза] краткого эссе о центральном персонаже книги; 2) биографического «каталога» (или хронологии жизни); 3) Перевода Пьера Клоссовски протоколов судебных заседаний.

Заурядный современный читатель, наспех или вдумчиво-усердно отштудировав до 67-й страницы впадёт в уныние, и скажет [самому себе], как, и ради шестидесяти страниц – целая книга?! Так называемый незаурядный поначалу будет доказывать окружающим, что чтение одной только преамбулы в полтора часа необходимо из эстетических соображений: если человек ничего не понимает в ораторском искусстве – что он понимает вообще? А затем и сам станет уверен в том. Что перевод с латыни каким-то непостижимым, иррациональным образом превратит его в соучастника «преступлений» маршала Франции, или свидетеля на суде. А по-нашему прочтению, по-русски, ничего там нет, включая искренность, о которой пишет Хейзинга в «Осени средневековья»: так культура и общество первой половины XV века безжалостно прощается с собственным прошлым, и, чтобы компенсировать мнимую горечь расставания, желаемого всеми, кроме осуждённых Государством и Церковью, становящиеся избыточно словоохотливыми.

Ещё немного в сторону от Русского, но к диспозитиву господства. Античные суды, включая римские, ставшие одновременно едва ли не единственным «полезным» приобретением модерна у античности, и легендарными («процесс» Христа) бывали крайне непродолжительными, скорыми и на расправу, и на милость. Суд, длящийся больше двух дней, в понимании благородного эллина или римлянина – судилище (не обошлось без лукавой казуистики и крючкотворства). Во-вторых, суд не должен быть многословен. Сомнительно, что даже Цицерон, бывший и оратором, и юристом, и историком, - любивший точность и строгость во всём, что касается законодательства и судопроизводства, в юридическом деле начал вышивать риторические кружева в деле совершенно проницаемом и очевидном. Понтий Пилат немногословен и несколько косноязычен, - сосредоточенное молчание в ответ на его вопрос об истине мотивирует у него только одно решение: вынести приговор и забыть.

У римлян с пенитенциарными мерами никогда не медлили – «мелкая кража – 30 ударов прутьями»; «преднамеренное отцеубийство – смертная казнь через отсечение головы»; «организация восстания – 50 ударов плетьми и смертная казнь через распятие». Выслушали показания свидетелей и потерпевших – предали наказанию. К слову о распятии, апостол сообщает, что римляне считали распятие самою позорной смертью, на которую осуждались только одни изменники и великие злодеи (Лука, XXIII: 2).

Также, о казнях и телесных наказаниях смотри здесь.

Отсюда можно вернуться к магистральной теме сна.

Понимать фразу «настоящий русский человек [мужчина] всегда спит» буквально не рекомендуется. В данном случае контекст очевиден, - для архаика сон и так называемая «явь» (сгущенный, плотный сон) – не разделены и различаются только акцидентально: в эпоху Предания не было такого бодрствования, которое не координировалось / субординировалось бы сну, и напротив – сны бывали «сезонными», ночными и дневными, вмещая в себя Сакральный Год, Цикл, время человека Традиции.
Что весьма явственно отличается от снов современного человека, - спящего и видящего неясные и болезненные всполохи «своего» коллективного бессознательного, погружающегося в тот же морок разорванного круга-цикла, что и в обыденной жизни.

Отсюда – невозможность толком заснуть, чтобы… пробудиться. Как описывал этот переменчивый, но бесконечный сон Александр Гельевич в «Тамплиерах Пролетариата».

Сны рождаются тогда, когда смежены веки. Русские так и живут. Видят наполовину то, что есть, а наполовину то, чего нет. Тонкое опьянение, неожиданные совпадения, смутные предчувствия... Насколько все это интенсивнее, чем рациональные действия, банальные цели, скупые наслаждения иссохшей в нудном бодрствовании плоти! Русские живут в постоянном предвосхищении "Шоз". Это нам всем понятно и близко. Колючая мгла нашего содержания, мягкая ткань умственного подземелья, белесые пятна родных сумерек.

И Евгений Всеволодович Головин, цитируя Жерара дэ Нерваля:

Вот что писал Жерар де Нерваль в повести "Аурелия" : "Сон - вторая жизнь. Я дрожу, пересекая эти врата роговые или слоновой кости, которые отделяют нас от мира невидимого. Сначала сон похож на приближение смерти : тяжелый туман обессиливает мысль, неопределим точный момент перехода "я" в другую форму жизни. Сумрачное, подземное высветляется, проступают бледные, неподвижные силуэты, что населяют эти лимбы. Затем пространство обретает очертания. Нарастающее озарение придает движение этим странным фигурам. Мир Духов раскрывается." Это написано в [поза]прошлом веке, в расцветающей заре позитивизма под влиянием технициста Сведенборга. "Мир Духов", понятно, есть нечто противоположное тривиальной реальности, нечто романтически желанное. Нерваль, согласно иудеохристианской концепции, признает фундаментальность земли и отводит сну второе место. Куда ближе к Посидонию шекспировская строка: "мы сотворены из субстанции снов". И мы еще более приближаемся к пространству "воды", изучая неоплатоническую идею "эфирного тела фантазии". Восприятие обусловлено душой и зависит от ситуации души. Как сказал Парацельс, "глаз видит благодаря человеку, а не человек благодаря глазу". Душа придает качество данным восприятия. Если душа вялая и монотонная, это фиксируется во всем увиденном и услышанном. Согласно традиционному знанию, "тело души" состоит из тех же четырех элементов, только более субтильных. В современную эпоху, и это очевидно, земля доминирует в "теле души".

Земля? Немного или слишком много - воды, немного воздуха, изобилие «земель», от плодородного чернозёма до бесплодной серой глины, и – никакого Огня. И – никакого равновесия: русский человек стал «дурен» именно тем, что, мало того - не может заснуть, но и просыпается всегда «не по делу». В приступе крайнего раздражения, негодующим и свирепым – ради чего? Чтобы поскорей отделаться от экзистенциальных «злых карликов» и тут же предаться вновь безуспешным попыткам спрятаться за сновидческим экраном. Которая, в свою очередь, удаляется подобно горизонту, по мере приближения к ней – злобных коротышек становится всё больше, всё больше поводов согласиться с этими мельчайшими паразитами, - и самому измельчать, что с обыкновенным русским человеком и произошло. Можешь представить себе «менеджера среднего звена» или представителя нетрудовой интеллигенции, проснувшегося посреди безоблачной ночи с мерцающими звёздами на небосклоне, - и «догадавшегося»: это всё не спроста! Я не могу.
Мы – не можем. Такого не случалось ни в одном из наших снов, за которыми мы пристально наблюдаем на безопасной дистанции – чтобы они не увлекли нас далеко-далеко (да, последнее время мы опасаемся умереть в безмятежном сне и всё пропустить, - нам так хочется увидеть воочию конец человечества). Скорее, он попытается заснуть вновь – ведь завтра ему на работу, и будет внушать себе, что его «блестящую» догадку запомнить – себе дороже.

Что до брахманичего сна – то это сон Абсолютный; так в индуизме, как и в традиционном японском синто – полная не-вовлечённость в циклически замкнутый процесс перерождения. Не случайно в индуизме ничтожение мира названо «Ночью Брамы», - стихийный Космос «засыпает», прекращаются все колебания, все метаморфозы, больше их не случится. Больше никогда.
Некоторые считают парадоксальным, что Садако Ямамура – Спаситель, амбивалентен в единой персонификации с Радикальным Субъектом. Ничего противоречивого мы в этом е усматриваем: цель, вернее – «бесцельность» (Ничто – это не-вещественная и не-сущая цель, но она - есть) задания РС – приблизить достойных того существ к абсолютному финалу. Смерть – подобна сну, и для современного человека этот сон должен быть отраден уже в предвкушении, - так работает изношенный психический механизм, «вселенская усталость».
Пробудившийся же – заснёт, но уже по-настоящему, а не как требует того так называемая действительность: «полуглазами», полуприкрытыми веками, в непреходящем сумраке, не могущем стать ни светом, ни тьмой.

>>>путем мондиалистской экспансии, что ухудшает ситуации еще сильнее.

Кстати, о мондиализме и атлантизме. Эти феномены следуют диалектически из самой сущности европейца; Александр Гельевич в одном интервью говорит, что западоиды, в конечном итоге, столкнулись с онтологической и гносеологической тавтологией, из которой им не выбраться «больше никогда» - рационализм в предельной своей форме иррационален, и наоборот, расщеплённый, деструктрированный иррационализм – высшая степень рациональности. Проблема в этимологическом корне явления, ratio, или – раз-ум, разделённый или разветвлённый Ум. Когда и как именно произошла трансформация западного мышления, - ветви стали враждебны корню? – уже и не важно, это мало кого должно интересовать. Интересует непосредственные (и все косвенные) выводы – западная культура изначально была «запрограммирована» на распад.

Палеоиндоевропеистика своим контрастом с европейскими «науками» это очевидно подтверждает.

Тем не менее гордый европеец не смирился, в том числе в силу непреодолимой мстительности к архаике; мондиализм, насыщенный традиционной символикой от франкмасонов XVIII века до современных ультрапрагматиков - экстропиацев, предлагают множества импровизированных или разработанных в сверхсекретных лабораториях (как правило – фармацевтики), - «магистериумы» на манер «как успокоиться и начать жить» (Карнеги). Несмотря на то, что «направления», «секты» любого характера и свойств, школы и «схолии» множатся по геометрической прогрессии с конца XIX века, полемизируют и открыто враждуют между собой, - это уже мало сопряжено с конфликтом фундаментальным, - Квинты и Кварты, Лунного и Солярного, Почвенно-акватического с Огненным-пневматическим. Женского и мужского начал, в конце концов. Тогда уже становится не существенным, что «первичное», а что «производное», все вышеперечисленные учреждения, организации, сообщества постулируют одно – взаимозаменяемость [через дихотомию мужского и женского], - всех категорий, всех свойств и сущностей, всех критериев, относящихся к качественным.

Из всего прочитанного ты можешь сделать вывод, что постмодерн возник задолго до заявленной Жаном-Франсуа Лиотаром ситуации, но это не так. Хотя, некоторые контринициатический ордена (масонские, преимущемственно), саббатианские секты [напр., т.н. «жидовствующие»], практиковали апроприацию символики в целях сомнительных и представляли собой прото-дисциплинарные диспозитивы. В отличие от постмодернистов в политике, в экономике и во всех сферах деятельности человеческой, у контртрадиции до ПоМо была строгая детерминация – они даже не пытались предположить, что их фатум – служить Иалдабаофу; ПоМо, хотя и возник в следствии тотального сомнения в способности [к] рациональности, свободы воли et ceteris, сохранил главную черту европейского модерна – неизбывное желание, компенсируемое самыми достоверными и правдоподобными иллюзиями о свободе удовлетворять [удовлетворить] .

Даже если удовольствие – это фасцинация; в латинском языке «фасция» это не только перетянутые красным шнуром, либо связанные ремнями, пучки вязовых или берёзовых прутьев (для наказания на месте преступления – «перешёл дорогу» вельможе) – это символ Власти. Красная лента, - менструального, женского цвета, в итоге побеждает «мужественные» прутья, в центре которых – топор (некогда бывший с двумя лезвиями, позже – только с одним, повод задуматься о “расчленении” мужчины уже в античную эпоху); и сразу же трансформируется в собственное Иное, в противоположность. Как излагал этот феномен Евгений Всеволодович в эссе о Лилит [«Странные женщины»] и мы – в очерках о Dai Mahou Touge (大魔法峠) и Bokusatsu Tenshi Dokuro-chan (撲殺天使ドクロちゃん) – на самом деле большей часть – о «странных мужчинах» [не путать с педерастами].

Эхом античности откликнется и вражда всевозможным «гламурам», поп- и трэш- культурам, и другим мероприятиям с аффиксами через дефис «против», «анти» и т.д.: «лучше стану безумным, чем испытаю удовольствие» Антисфена, для обыкновенного человека не оставляет никаких альтернатив, кроме той же рациональности, задерживающей удовольствие, но не отменяющее его. Промедление только в исторических перспективах представляется спасительным, в метаистории же это – недоразумение. Sic, самой «развратной» страной давно уже стали Штаты – эмигранты первых поколений которой были пуританами. Лицемерие? Как бы ни так – вполне возможны самые убедительные логические, психологические и экономические, одним словом – рациональные «доказательства», что добродетельный труженик, в свободное от пахоты и жатвы время совокупляющийся с малолетними дочерями [собственными] стократ полезнее обществу, чем бездельничающий аскет. Уголовное наказание за совращение (ради которого многим и стоит жить) и растление изначально было обманным манёвром, с целью обойти тысячелетние табу на инцест вне исключений из правил (сродни дочерям Лота, - Бытие, Глава XIX, 32 Давай напоим отца вином, и когда он опьянеет, ляжем с ним и от отца сохраним наш род). Кстати, европейские иудео-христианские художники изображали упомянутых дочерей вполне половозрелыми особами.

Иллюстрация: Хендрик Гольциус, “Лот и его дочери”, 1616.

Обязательным в нашем экскурсе будет указание, что выбор зла для ПоМо ни коим образом не соотносится с Правилами Пиетета Прæдестинации, - это не «подталкивание» тварного мiра к неотвратимому финалу, это, напротив – «препятствие без отката назад», в силу которого цикл прервался, и Со-бытие, как и смерть, единственно подлинный сон, - стали невозможными. Более того, не осталось настоящего [id est вертикали] зла, как блага, есть только релятивные категории, - в строгой очерёдности распадающиеся на сегменты-микровыборы. Археомодерн, как и модерн, не говоря уже о постмодерне, каким он существует на Западе, предлагает только один алгоритм: согласно постулатам М.Н.М. – «действуй незамедлительно!», удовлетворяй и удовлетворяйся!

Шаг следующий:
Для любого человека, тем более – Нечеловека, шудрократия – феномен вполне состоявшийся; мы живём в мире, где плакат «Сегодня – конец света!» из Nine lives of Tomas Katz – констатация обыденного факта, только – ничего «после» произойти не сможет, пока РС не подтолкнёт агонизирующий мир к пределу, за которым уже – Абсолют. Чтобы тебе стало понятнее, небольшой крен в область социологии: после «власти шудр» - что? Париякратия? Но от шудры до неприкасаемого один шаг – в традиционной культуре, чтобы совершить этот шаг, [слуге] достаточно одной – всегда фатальной – ошибки. Прислуживающий, а не служащий, всегда находится в подвешенном состоянии, - потому что есть господин, всегда могущий ему сказать – «прочь от Нас!» так, что невозможно ослушаться, или предать казни.

Онтологическая тавтология «конец света без конца» возникает, когда и высшему, и низшему некуда упасть. Дурной раб, как и дурной вольнорождённый предоставлены самим себе, - и оба хотят жить, достаточно долго и в достатке. Даже не притязая на вершину, они составляют гомогенную [также и гетерогенную, аристократический род может смешаться с «простолюдинами»] плоскость – Закон уравнивает всех, нет ничего превыше закона, даже если мир не устоит – да пребудет закон[*].
Здесь проходит демаркационная линия Модерна и ПоМо, выделяя особо «третий фронт», или традиционализм: человек модерна хотел жить «как можно дольше», постчеловек воображает (что внушаемо современной ему культурой) что живёт вечно. Под предлогом желания жить – человек враждует со смертью, по аналогии борьбы яви со сном, бодрствующих со спящими.

[*] – пословица юриста-латинянина.

>>>Коснувшись доктрины NSDAP

…ты допустил одну (как основание для всех последующих) ошибку: Суккуб – Субъект, пред-существующий прежде субъектности и субъективности в человеческом понимании этих определений. Пред-существующий, спящий в Хаосе – до того, как возникло разделение и различие, а также категориальные соотношения частей. Параллель может быть, в известном смысле, - как философская аналогия, с доктринами Ямвлиха – оценивать некое существо, один тип, класс, вне причастности к общей структуры предшествующих Высших и последующих – нижестоящих, совершенно лишено смысла. Отсюда и досадные, хотя и поправимые, недоразумения в оценочных категориях. Предок, как полагает примордиальная Традиция, - это нечеловеческого происхождения существо. Не «просто» архетип, - в ином случае все, а не избранные, рождались не-людьми; аналогия с Адамом Кадмоном может быть лишь в том, что Предок – единственно совершенный (в отношении всех последующих поколений), как «извлечённый» из нетварного Хаоса в виду появления феноменального порядка.

Последующие поколения существ сохранили только воспоминание о его совершенстве, применительно к человеку – воспоминание о собственном происхождении, о котором антропология сообщает или позитивистский вздор о приматах, или отвечает вопросом на вопрос.

Дефиницию Псевдократор, на наш взгляд, ошибочно считать тождественной Первоархонту, и в том числе, если придерживаться директив гностического Мифа, и только избранным текстам апокрифов. Аналогии могут быть обнаружены немногочисленные: миры Наэрго и Эллеонерго – высшие Эоны. В Эллеонерго царит Хаос, созданный из эссенции Наэрго, - постоянных компонентов Хаоса, что сохраняется в явлении при различных его вариациях, в том числе и временных. В метафизике эссенция есть источник или основание существования. Постоянство = атрибут иерархичности, но из последней не следует, что её проекция не подвержена деградации = не-подлинности, чем дальше во-времени, тем очевиднее.
Все миры, кроме Наэрго и Эллеонэрго – промежуточные, - пишут секретари Князя Мiра; это означает в том числе и то, что адепту неполезно мыслить в синхронических категориях и критериях (дескать, что полезно сейчас – вредно в диахронических перспективах, между тем, как надо мыслить что хорошо на этом свете, на том – решительно «никак»).

Уплотним панораму: оценивая тварный мiр в оптике человека и только человека, убеждаемся в негативных исключительно итогах, между тем, как взаимоотношения человека и архонтов гораздо сложнее, чем «сбросил – проклял, а теперь контролирует-принуждает-подавляет, чтобы чего-то не сотворил, чтобы от чего-то не отказался и т.д.». Эта тема регулярно ускользает из наших диалогов, что нуждается в немедленном исправлении.
В целом, купированный гностицизм, особенно, в сочинениях современных экзегетов, напоминает иудеохристианские доктрины, которые следует отвергнуть с самого начала в пользу иного понимания вещей. Да, Первоархонт некогда «вырвался из иерусалимского храма» (построенного архитекторами царя Соломона по проекту пророка Иезекииля); по аналогии сообщаемого Фуко[лтом], дисциплинарный диспозитив изобретён монахами, как ранее указывалось в предыдущих письмах – Игнатием Лойолой, основателем Societas Jesu.

Было бы неосмотрительным умалчивать, что это не просто «очевидный стратегический враг», - в структуре живого Мифа, не существенно, воплощённого в конспирологии или в писаниях герметиков всегда обнаруживается «потайной путь» из диалектической дурной бесконечности самовозрастающего божественного КПП, сродни – кругом враги, сбежать нельзя, потому что незачем и некуда, рано или поздно и нас зажмут в угол и размажут по стенам.

Что касается нашей стратегемы, то в необходимо ознакомится с этим текстом, чтобы понять, чем «угодить» своевольным Отцам сущего:

В конце времен, обустраиваемом в этом мире чрезвычайным оператором-архонтом ангелицей одновременно и неотъемлемо от ритуала возвращения альпийского архонта, втягиваются в иерархию и все живые существа. По закону порядка вещей, более низшее возвращается прежде более высшего, и потому альпийский архонт уходит последним с земли, на которой исчезли сначала люди из альпийской свиты, незаметно для себя поглощенные ясным светом полицаи Абсолюта, и все прочие живые существа, их начальник-же, альпийский архонт, ушел последним, а медаль, данная ему, суть знак окончательной консолидации. После этого в высшие эшелоны иерархии втянулся и чрезвычайный оператор-архонт, а затем Господь Бог отменил все, кроме седьмого неба, чтобы и оно исчезло в гомогенности примордиальной дремы, заполняющей океан ночи космической.

Кстати, несколько слов о иудейской архитектуре. О храмах в Иерусалиме известно следующее; В Иерусалиме стояли два Храма, однако, с точки зрения архитектуры, их было три: Храм Соломона, Храм Зоровавеля и Храм Ирода. Кроме этого, существует также описание Храма, которое дано было Иезекиилю (Иехезкелю) в пророческим видении (Иез.40 — 48) для будущего Третьего Храма. בֵּית הַמִּקְדָּשׁ‎, Бейт а-Микдаш, то есть «Дом Святости»; ивр. מִּקְדָּשׁ‎, Микдаш, также известный в Ветхом Завете как «Бет YHWH» (вследствие запрета на произношение имени Бога читается Бет Адонай — Дом Господа или Бет Элохим — Дом Бога). Часто в поэтических текстах в Пятикнижии [Втор.3:25] и Пророках [Ис.10:34] Храм называется «Леванон» (ивр. לבנון‎, «белый») ["обеляющий", очищающий от греха]. Название «Бет а-Микдаш» (ивр. בֵּית הַמִּקְדָּשׁ‎, Дом Святости) [2Пар.36:7] получило распространение со времён Мишны (II век). В еврейской религиозной литературе широко употребляется название «Бет а-Бехира» (ивр. בֵּית הַבְּחִרָה‎, Дом Избрания) [Втор.12:11]. Европейские художники изображали эти сооружения, с безупречной точностью вкладывая смыслы, о которы, возможно и сами не подозревали.

Посмотрим на эту гравюру, автор которой нам не известен, но - она опубликована не раньше пер. пол. XIX века:

И вторую,

Изображение будущего Храма по книге пророка Иезекииля (гл. 40-48). Автор: французский учёный и архитектор Шарль Шипез (Charles Chipiez), XIX в.

Таким он представлялся крестоносцам, в том числе тамплиерам, и мы не знаем, каковы была их впечатления, когда они оттолкнули мусульман вглубь континента, и увидели руины античного Востока. Мы видим в вышеприведённой иллюстрации ни что иное, как величественную, как и всё священное, цитадель, - Civitas Dei, включающую в себе и арсенал, и тюрьму, и сокровищницу; величественный комплекс для… пленника, - таящегося и томящегося, Бога страшного, угрожающего, смертоносного. Господь говорил с Моисеем "лицем к лицу, как бы говорил кто с другом своим" (Исх 33, 11), в то время как люди, ожидавшие внизу, "не видели никакого образа" (Втор 4,15). Но это не значит, что мистическое созерцание позволило пророку постичь саму божественную Тайну. В Исх 33, 12-23 мы читаем, что человек не может увидеть Бога и остаться в живых. Поэтому на просьбу Моисея дать ему познание Сущего Господь являет лишь отблеск Своей Славы: "Ты увидишь Меня сзади, а лице Мое не будет видимо". Не только Бог есть неприступная Святыня, но и отражение Славы Его на лице Моисея было невыносимо для народа: "И видели Сыны Израилевы, что сияет лицо Моисеево, и Моисей опять полагал покрывало на лице свое" (34,35).

Отсюда происходят всевозможные смешения и реконфигурации в иерархии, нисходящей от Примордиальной. Первоархонт «прибирает» то, что ему принадлежит по праву, - не как «тождественный чему и кому-либо», но как единственный; в данном Эоне не только «нет никакого бога, кроме него», но и вообще «нет никого, кроме него». Включая и патриархальных божеств, политеистические культы, непосредственно примродиальной традиции, - если с ближневосточным, ассирийскими и месопотамийскими божествами Яхве был близок (пример, - деяния пророка Илии, Цар III, доказавшего жрецам Ваала, что его бог – истинный), то в случае с Предком произошла фатальная для многих культур подмена. К слову о цитации Мирча Элиаде – его описания культов Карго, сопряжённых с иудеохристианством, буквально упраздняют завоевания[**] христианских миссионеров,
Процитируем [однажды уже это делали] фрагмент из V главы книги «Космическое обновление и эсхатология»:

Один из наиболее ярких эпизодов в идеологическом конфликте между милленаристскими карго-культами и официальным христианством представляют собой злоключения знаменитого Яли, фигуры первостепенной важности в профетическом движении религии Маданг. Свой рассказ о милленаристских культах Меланезии мне хотелось бы завершить его историей. Яли принимал активное участие в милленаристском движении, содержавшем множество эсхатологических элементов христианства. В 1947 году он был препровожден в Порт Маресби — столицу Новой Гвинеи для переговоров с высшими чиновниками, обеспокоенными его деятельностью. Во время пребывания там он понял, что христиане-европейцы не верят в реальность чудесного карго-корабля. Кроме того, один туземец показал ему книгу по эволюции, сказав, что на самом деле европейцы следуют этой теории. Эта информация глубоко потрясла Яли, ему открылось, что европейцы верят в свое происхождение от обезьяны, иначе говоря, разделяют старую тотемическую веру его собственного племени. Яли почувствовал себя обманутым, он стал яростным противником христианства и вернулся к религии своих предков. Он предпочел вести свое происхождение от одного из знакомых ему тотемических животных, нежели от какой-то сомнительной обезьяны, обитавшей вдали от его острова в сказочные геологические эпохи.

[**] – Почему именно «упразднили»? Культы карго всегда сопряжены с аграрными или иными «почвенными» праздниками, - а также с ожиданием воскресения мёртвых.

На вопрос о болотнице лучшим образом ответят некоторые выпуски Mega Zefal News, а также, напр., "Письма к Октавию" с blud.pp.ru, из которых мы узнаём, что болотница – вещество Абсолютной Смерти, точнее, эссенция, содержащая потенции Ничто, и служащая благородным существам, как средство погружения в Сон, возможный [для смертных] лишь по наступлению Истинной Ночи, тем самым - возвышения над тварным миропорядком.

Выпуск # 560

"Что-ж, муженек, - нарочито вульгарно обратилась к нему Эшвастраэль, - не отметить ли нам сделку как полагается? Я бы не отказалась от стаканчика доброй болотницы."
"Болотницы?"
"Нету. - Догадалась Эшвастраэль и с сожалением помахала хвостом. - А жаль. В мирах, похожих на ваш, делают хотя бы поддельную из сукровицы жертв красной смерти. До настоящей далеко, как маслу до гуталина, но все-таки болотница. Эликсир Смерти. Ммм. Пьют все бессмертные, но не умирают. Но если вы еще не научились, то я не настаиваю. Однако, в таком случае тебе придется отмечать женитьбу в одиночестве, потому что болотница - это все, что меня по-настоящему интересует в мирах, похожих на тот, в котором мы сейчас находимся."

Выпуск # 612

Орден Черного Креста редко направлял своих регулярных сотрудников в горячие точки. Говоря проще, за все время существования Ордена в текущем космическом цикле это имело место лишь один раз, когда заключенный в предыдущем космическом цикле ваш покорный слуга сумел организовать свой побег из сфер заключения при помощи вещества, изобретенного им и впоследствие получившего распространение как Болотница.

Со второй частью вопроса не более сложно, но прежде следует выяснить, о каком «современном» ты спрашиваешь, и тщательно проверить, на каком месте мы «остаовились», говоря – «вот это – диахроническое, это - прошлое, а это со-временное». Неукоснительная субординация Агхорическому Императиву предписывает ни в коем случае не заниматься вредным и скорбным деланием расследований; собственно, дистинкция, определяемая префиксом “со-“ сразу же вытесняет нас в область диалектических отношений и сочетания «частей», как если бы никакого целого, в Хаосе или в Порядке, не существовало вовсе.

Говорят нам, что призыв не расследовать – сущая апофатика, чаще всего применяемая «во зло», вернее, для зло-употреблений, употребления зла, его инструментов и стратегий, что можно расценивать как нарушение Правил Пиетета Прæдестинации. Здесь следует пояснить, что диалектика, любая человеческая диалектика неумолимо ведёт к линеарной, а затем рассеивающейся по образу фракталов по-следовательности, оцениваемой и видимой [эйдетика] как со-временность. Ergo, каждая причина, влекущая за собой следствие, своей очерёдностью с предыдущей и последующей искажает действительность двояко: нарастающим псевдо-хаосом, «беспорядком», возникшим из череды выборов, ответственных и произвольных, затем макро- и микро-выборов, вырождающейся множественностью; во-вторых, деградирующим порядком, в котором всё меньше от субстанциональной и даже символической упорядоченности, гармоничного соотношения вещей (водянистые существа наводняют бездымное потухшее общество, закурить негде – говорит Пата).

Помимо прочего, отсюда виднеется генеалогия всеобщего для европейцев недовольства т.н. классической метафизикой и отрицания холизма. Можно сколько угодно провозглашать себя манифестационистом, продолжая ходить по струночке парадигмы [диалектической или метафизической идиомы], которая у «всех» одна – по мере потери знания о Ничто, и как оно преобразуется в Сущее, мы теряем Бытие. Об этом и повествует Евгений Всеволодович в эссе «Муравьиный лик» - по-хорошему «онтологический знак вопроса» [в порядке феноменологической редукции] должен быть вбирающей сущее бездной-воронкой; но каждый ответ, удовлетворяющий и довлеющий, длит рекурсию от Ничто к Сущему.

>>> упомянул, что С. не терпит индивидуальной идентификации

Там то ли наша ошибка, то ли неадекватно возвращённое сообщение, мы упоминали «идентификации» в целом, идентичность и индексацию. Кроме того, это не-терпение общих критериев и категорий возникает (необратимым образом) только на излёте модерна, когда сами К. и К., размалываются, крошатся, субъекту становится ясно, что подлинную или мнимую влиятельность, власть в модусе Господства и саму свою сущность ему не удастся сохранить. Раз уж мы заговорили о моносубъекте власти, нельзя не упомянуть последнего императора Российской Империи Николая II Александровича Романова.

В канун революции, в переломный момент I Мировой Войны, он подписывает отречение от престола, - одновременно согласуясь с архетипической и мифической парадигмой (Монарх принимает на себя страдания отечества и искупляет вину народа перед Богом и землёй), и с парадигмой модерна – он совершает этот волевой и властный акт как Государь современной [без дефиса] европейской страны. Европейской до поры, до времени, при втором генеральном секретаре ЦК КПСС Россия уже развёрнута сразу во всех направлениях, - как и подобает Империи.
К слову же об империях – в модерне они или угасают, или трансформируются в нечто иное, враждебное к империи эпохи Предания. Александр Гельевич, основывая на геополитике предназначение и смысл России как империи, о том и заявляет – необходимо избежать этих сценариев, угасания и метаморфоз в лже-империю с тендированием к мирному колониализму [парадигма Штатов].

О богочеловечестве, summatim, потому что многое о нём уже поясняли выше. Этим словом следует пользоваться крайне осторожно, в виду испорченности его иудеохристианскими доктринерами самого разнообразного характера, и ни в коем случае не применять его в отношении современного человека. Как известно из традиционных источников, всё решает близость к Предку, высшим родам, согласно Герману Вирту – расе. Причём, все традиционные источники убеждают в одном – вырождение началось с пагубных и порочных во всех смыслах смешивающих браков; в род привнесены не только чуждые гены, - тлетворные идеи, о которых матушка-градоправительница сказала: их мудрецы возомнили, что боги мыслят их умами [мозгами - в переводе А. Кондратьева]. Это и есть субъект-объектные отношения между проекциями, эманациями и персонификациями, - пока метафизически статуарен и неподвижен, укоренён в сакральной почве род, они не прерываются.
Каждый отец семейства, - Солнце для жены и детей своих; каждая мать – сама Земля, одновременно прародительница и дочь Предка. Когда произошли первые столкновения между мироощущением рода и неких «пришлых», постепенно начала происходить фундаментальная инверсия основополагающих для архаика категорий. Сакральный брак между Отцом, который ещё и сын, и Матерью, которая также дочь, признан «инцестом» и запрещён.

Проследим связь с возникновением монотеизма: материанство и сыновство, отца и дочери разлучены, род в примордиальном значении слова прервался, как же свести мужчину и женщину – некогда изначально сужденных друг другу Мужа и Матерей-дочерей? Да, их надо обязать друг другу, их надо сделать должниками. «Ты – плоть от плоти моей», обязана мне существованием (когда как ребро лишено «сухой крови» - костного мозга); своим падением я обязан тебе, женщина, - когда запретный плод «надкусан», и впору задуматься, было ли целесообразным съесть его целиком. Это справедливость сугубо экономическая, а не сакральная.
С тех пор нет такого кредитора, который ни был бы должником – каждый заимодавец, ростовщик обязан своему клиенту тем, что последнему вообще позволено брать в долг [с процентами или без оных], возвращать или не возвращать по своему усмотрению. Фридрих Ницше эту мысль выразил дословно – всё человечество оказалось в долгу у незваного гостя, отсюда происходит неправомерное «рабство», когда раб куплен не в результате завоевания, - не как пленник, но, вообще не подозревая о «своей» купле-продаже на мировом рынке.
Отметим, что Субъект модерна единственно не может избежать этой фатальной сделки; по существу, он всегда берёт у Бога взаймы, воздаяние не заставляет себя ждать. Порабощение, вначале – архонтами, а затем, в порядке неполного редуцирования, - женщиной, как амбивалентным кредитором и должником, для иудеохристианского модерна непредотвратимы. Отсюда следует наше категорическое неприятие модерна, - только долженствующего, и в процессе раздачи долгов вынужденного сдать титул и поместья Господина. Quod erat demonstrandum.

Теперь возвращаемся к срединной опорой точке: нужен ли низший Эон – высшим? Гностические доктрины, строго говоря, и воспользовавшись определением Евгения Родина, - антияхвистские, полагают, что не нужен, и пребудет отколотым от высших, пока Иалдабаоф не исчерпает окончательно потенции, похищенные им у Матери. Барбело-гнозис же вводит в миф эманацию Аутогена, а именно – Эпинойю Света; в «христианизованном» гнозисе являющимся персонификацией милосердия Самородного Отца и Эоном-проводником, - Христом, что было для своего времени «инновацией», а в иных оптиках – восстановлением симметричных отношений между тварным и не-тварным, безо всякого «принесу вам взаймы спасение».

Что касается фатума Первоархонта, - как указывали нам Коллектив Бесов, невозможность [для него] быть принятым в сонм, в том случае, если он не «опомниться», может расцениваться как рекурсивное наказание; иное дело, что вопрос «доколе?!» в отношении архонтических игр лишён смысла. Если локализованный и строго функциональный архонт из повести о кондитерских изделиях Князя Мiра обретает своего проводника, следует припомнить, что его роль в космогоническом спектакле - эпизодическая, его значение также далеко от возвышающегося над престолами, как и человека, - от него самого. Ангелическая же иерархия аналогично тому достигает некоторого “потолка”, за которым их экзистенциальная сфера не распространяется; Десятый Интеллект становится Первым, уничтожив всё, что под ним, - многогранник иерархий свёртывается в одну точку, воссоединяясь в единое, и в низшем Эоне «погибнут» все позвоночные и беспозвоночные, растения и микрофлора, все насекомые и даже пауки, все атомы будут расщеплены, все стихийные всполохи, колебания и импульсы прекратятся, и настанет Ночь Брамы.

Это ли не то, что нам надо?

T. N., десу

Άκμάζει άπό των ύπαρχουσων έλπίδων έκπίπτω. Некоторые замечания о Радикальном Субъекте.

Человек не может ничего утверждать

о Боге или Бытии вне ангелического
контекста, вне огненного пространства
застывших в вечности энергий.
Онтологическая мысль безличностна
и надиндивидуальна; она не может
быть затронута низшими стихиями
психики и подвергаться влиянию грубо
материального мира. Но этот вечный
огонь для метущейся души воспринимается,
скорее, как холод, как неподвижность,
как царственный полюс, звездный гвоздь,
вокруг которого вращаются сферы
проявленной реальности.

Александр Дугин. «Бремя Ангелов».

Следует сказать о задаче Иерофанта.
Смотри! Вот три испытания в одном,
и оно может быть задано тремя путями.
Грубые должны пройти через огонь;
пусть тонкие будут испытаны
интеллектом, а возвышенные избранные –
высочайшим. Так будут у вас звезда
со звездой, система с системой;
и пусть ни один не знает другого вполне!

Книга Закона.
Записанная Алистером Кроули
перевод Андрея Чернова

I.

Нам задали вопрос прямо: как соотносятся феномены, – образы и смыслы, - Христа и Радикального Субъекта. Если следовать неумолимой исторической диалектике (не марксистскому догматическому истмату), получается – никак не соотносятся. Христос и в манифестационной, и в креационистской оптике – сакральное per se, современный Радикальный Субъект же, будучи «единым» в традиционном смысле слова (статья Олега Фомина на тему, сравнительно краткая и простая), является уже когда сакральное внеположно и породившему его миру, и пост-человеческому. Вся метафизика распадается, опустошая или просто обнаруживая пустоту. Откуда же эта индивидуальность, т.е. буквально переведя термин – «неделимость», и насыщенность?
Представляется, что это имманентное качество самого Полюса. Радикальный субъект – это финальная стадия всего, Ангел Багряный (Десятая ступень в иерархии Умов, см. сочинение Шихабоддина Яхьи Сохраварди [Шайх аль-Ишрак] с примечаниями Милого Ангела), пик и апогей, Аз в-себе, и Омега вовне, не в том смысле, что употребляют греческие фонемы этологи.

Сходство РС с Христом заключается в сотериологической оптике. Что есть «утверждённая смэрть» (через “э”, а не ѣ) для современного человека? Спасение, в известном смысле освобождение от ещё более худшей участи. Борхес, кстати, весьма проницательно охарактеризовал «прерывистость» Ницше, - Ницше ценил людей, которые смогли бы вынести циклически замкнутую вечность, - в его понимании человек проходит все нисходящие градации от примордиального совершенства до чудовищного ничтожества, близости к Ничто, как полному ментальному и духовному опустошению.

Последнее мы и видим на примере современного постчеловека, отличающегося от «пустого» архаика тем, что в нём уже нет никакой потенциальности. Очень показательно, что наиболее «красочные» и подробные эсхатологические мифы относятся к архаическим культурам, или же черпают символизм из примордиальной традиции: архаик до-сознательно ощущает, что рано или поздно ему суждено трансформироваться в человека по-следующих парадигм. Sic, русскому человеку совершенно очевидно хочется «в модерн», и вместе с тем «боязно» повторить участь западоидов, чей модернизм длился всего три столетия с небольшим. А после настают «времена», когда не до архаики.

Исключения, как ни странно, обнаруживаются в каноническом своде эсхатологии: Апокалипсис апостола Иоанна отличается от традиционной и гностической эсхатологии строгой последовательностью событий, «темперированностью», за которой следует абсолютная «асимметричная» победа. Время прекратилось не только для того, чтобы позволить случиться как и [лже-]чудесам антихриста (чудо возможно, когда приостанавливается время), так и потому, что человеку оно больше не потребуется: настанет вечно-благой Эон. В известном смысле пророчества апостола сбылись, а не «сбудутся», и об этом свидетельствует не только многочисленные параллели и аналогии с произошедшими уже в истории (как она «существует» в модерне) «случаями» общемирового масштаба.

Прерывистое время модерна уже завершилось, время Традиции ещё не возвращено в итоге преодоления предела между началом следующего и завершением текущего Цикла, а мы всё ещё «живы». Апокалипсис Иоанна вполне определённо противопоставляет две первые парадигмы с вечностью и темпоральностью, соответственно, - тому, что случается после ничтожения времени, как такового. Человек постмодерна, или постчеловек, таким образом, мёртв с самого начала, и ему, как ни объясняй фундаментальное различие с причастным циклу, или причастным прерывистому времени, будет всё равно.

Здесь начинается самое интересное. Сакральное не субординирует ни мысль, ни деятельность, не артикулирует Слово, и доступны одни лишь индифферентные (внеположные традиции), или профанные, в том числе деструктивного характера теории и практики, - стало быть, традиционная сотериология, как она дана в канонических источниках, в апокрифах и гетеродоксальных учениях, «не сработает». Понятно, что человека реанимировать не получится, его можно «подтолкнуть» к гибели; но тогда он потребует разве что надлежащего похоронного обряда, чтобы воскреснуть. И основная проблема постижения Радикального Субъекта человеком состоит в том, как должен происходить этот «обряд».

Александр Гельевич говорит: ищите РС на полюсе. В сакральной географии полюс изображался как отдельный континент, и имя ему было Terra Incognita. Неизвестные земли населялись сплошь мифологемами: Евгений Головин описывает в «Весёлой науке» средневековую карту, где на периферии неизвестных земель начертано: «Hic illic ago serpeno», - Здесь живут драконы. Неизвестных земель не осталось, а драконов истребили европейские интервенты-колонисты; географически и геополитически полюс, в настоящее время – Центр, сосредоточие парадигмы, одной из трёх. И первой из них будет не премодерн, это будет Археомодерн, наивысшую концентрацию которого мы находим в России и, что нисколько не странно, в Японии. Причём, подчёркиваем, интеграция вестерновых компонентов, в культуру замкнутую и самодостаточную, как дальневосточной островной империи, крайне затруднено, Япония сама себе центр, периферия и полюс.

Геополитическая специфика угадывается и в эсхатологическом мифе Японии. В культурных артефактах, будь то тексты, изобразительные искусства, или кинематограф, конец человеческой истории, манвантары, и конец кальпы, т.е. всего миропорядка, всегда – или откладывается, или остаётся за кадром, за краями полотна, между строк. Известно, что конец манвантары — это конец Ману, т.е. исторического субъекта, представляющего собой сумму индивидуальных человеческих субъектов. Смерть Ману — это смерть земного человека в его архетипе, это архетип человеческой смерти (АГД). Японская мифология и дальневосточный «неогнозис» предлагает вместо завершения человечества трансформацию. Традиционная репрезентация такого мифа: リング Ringu Хидео Наката.
В сиквелах «классического» Ringu («Круг» а не «Звонок») Садако, Спаситель, но никак не «каратель», воскрешает нужных ей мёртвых (ею же и убитых). Не-человеком Садако являлась с самого начала, происходя от морского божества (мать родила её прямо в океане). Предположительно отцом Садако был Сахимоти (появляющегося, чаще всего, как персонификация Вани — в облике крокодила или акулы, опасного для людей). Практически весь символизм リング так или иначе отсылает к традиционному Мифу, изменившего только внешнюю форму. В конце правления клана Токугава, периода Эдо, демонические сущности «выползали» из колодцев, голландских зеркал (редкое исключение импорта) или просто из «зеркальной» поверхности водоёмов; вероятно, тем же способом, что и Садако. Перечислять, впрочем, можно долго, поэтому этим и ограничимся.

Вторая категория сюжетов, экзистенциальная: РС в «обыденной эсхатологии», например, Pulce / Kairo / The Circuit / 回路 Киёси Куросавы [2001]. Главное в этом фильме, и особенно интересно нам, потому что аналоги этому эстетическому компоненту крайне редко находится мировом кинематографе – поэтика опустошённого пространства. От чего опустошают? От действующих лиц, от акторов, исполнителей как можно большего количества бессмысленных и бесполезных жестов. С самого начала видеоряда режиссёр и оператор создают минорную, траурную и, вместе с тем, мало напряжённую атмосферу, как и подобает на похоронах. Все уже умерли, а то, что продолжают умирать – сиюминутная мимолетная досада, ничего серьёзного. Зрителям следует обратить внимание на один существенный аспект: кадр никогда не насыщены динамикой сверх того, что можно различить с первого, "расслабленного" взгляда. Интенсивный темп циркуляции знаков и вещей в крупной метрополии (сюжет развёртывается в современном Токио) скрывается в минималистических дворовых ландшафтах, тесных комфортных квартирах, покинутых ночных залах с игровыми автоматами, затемнённых коридорах. Персонажи несколькими небрежными жестами и краткими фразами определяют ситуацию, и… всё, больше ничего не происходит.
В отличии от большинства эсхатологических «пост-мифов», где актёры и реквизит подобран экспрессивно подчёркивающими «панический» ускоренный темп, что не слишком сочетается с характером Радикального Субъекта, никуда не спешащего, в том числе и обнаружить себя – зачем ему опознание, если и так никто, почти никто не поймёт его ответственной миссии в этом мире. В «Жёлтом» (Kairo) одиночество и разорванность каждого отдельного существа, с его поверхностными воспоминаниями и переживаниями здесь-и-сейчас не встают в оппозиции так называемому мистицизму: так как вероятные и даже исключительные реакции персонажей заведомо ясны, внимание акцентируется на деталях интерьера, расплывчатых контурах призрака, складках трепещущих на ветру штор, волнах безбрежного Океан[ос]а, с затерянным в них крошечным туристическим кораблём. Который уже вовсе не Ноев ковчег, прибежище малого сотера с ближними его. Это последнее поколение. Они, осознавшие, не будут продолжать род свой.

Третья модель: «Руки Творца». Конфигурация, развёртывающая путь РС от полюса к центру. В сериале Ergo Proxy Винсента, РС в человеческом обличие, внешний мир, им же и созданный, не принял; крайне немногие люди, суть единственные выжившие, буквально «сделали свою жизнь укором творцу». Остальные гибнут по инерции, не успев или не сумев изменить свои представления о мире. К Ergo Proxy мы ещё обратимся, а пока – предварительный вывод:

Итак, что есть Спасение для жителя «Страны восьми миллионов духов»? Стать "нужными" Радикальному Субъекту, не существенно, явился ли он уже, или явится в самый непредсказуемый момент. Узнав о скорой гибели, надо предварительно разузнать все подробности ситуации.
В Ringu журналисты вопреки скепсису и непониманию коллег – начальства – окружающих усердно реконструируют биографию Садако в физическом мире. Первые свидетельства создают обманчивый облик жертвы и типичный для западных нео-мифологем мстительных характер.
К слову: на Западе очевидна прямая зависимость «мрачных псевдо-мифов» от модернового и постмодернового ressentiment'a. Обыкновенным подонкам, outcast с точки зрения нормы, даже после смерти неймётся, и они требуют к себе внимания, далеко не всегда понятно, зачем и какого именно. То ли это «самопожертвование», извод неумолимой деструкции, надоевшей самим разрушителям и ниспровергателям; то ли агрессивный психоз, унаследованный из каких-то предыдущих эманаций (воплощений), направленный против определённых фигур.

В этом отношении проявляется фундаментальное различие РС со всеми продуктами предыдущей серии подобий без оригинала. Радикальному субъекту незачем кому-либо мстить, включая тех, кто старался некогда воспрепятствовать его осуществлению. Он всегда появляется своевременно, потому что нет ни одной силы (сакрального порядка) сдерживающей или детерминирующей его.
То, что в сущности РС виднеется что-то от сакрального, тоже «съедается» парадигмой, - Радикальный Субъект в состоянии архео- и пост- модерна «приходит» не для того, чтобы возвратить, для того, чтобы убрать онтологический мусор, тянущий индивида куда-то в сторону от Цикла.
Таким образом, встречаются два основных вектора парадигмы – центробежность и центростремительность. В постосвременной ситуации РС представляет собой центробежную предельную силу в начале и центростремительность в завершении.

Диссоциация и концентрация случаются едино-мгновенно, итог – уничтожение всего сущего. Начали с полюса, затем перешли на периферию, ударили по «ядру», вместе с тем - в предельно сжатые сроки, развёртывая всю полноту бытия, которую человек уже не воспринимает. Багряного Ангела Сохраварди описывает как "герменевта высших миров", "переводчика" и посланца высших херувимских Интеллектов, которые не входят непосредственно в контакт с людьми. Что значит непосредственно? Через символизм и иносказание, не позволяющее себя низвести до буквального перевода. Герменевтика РС, в известном смысле – импровизация, дающая уму новое (учение об РС как будто появилось "вчера") понимание, а глазам – оптику, невозможную при строгой «каноничности», в рамках любой орто– и гетеро-доксии.

Изучение доктрин Традиций, их глубокого символизма и артикуляция мышления в перспективе традиционной же гносеологии отвечает человеку на вопрос, каково его место в небесной, и не только, иерархии. Отвечает иносказанием, но не исчерпывающейся риторической формулой с каким-либо нравственным содержанием. Современный человек, узнав «обо всём, что опасался спросить» в свете Традиции, логически придёт к выводу, что неисправимо испорченному порядку можно желать только скорого исчезновения.
Как и было бы приятно сознавать свою исключительность, быть избранным среди множества званных и ещё большего числа тех, кто не удостоился и этого. Знающему о лучшем и поставленному в известность о перспективах, невыносима сама мысль о том, что его инициативы не изменят ровным счётом ничего. Радикальный Субъект исполняет упования знающего, концентрирующего восприятие не на том, что так, или иначе исчезнет, - на том, что «случится» в по-следствии, а иными словами – в самом Начале Начал. И продлиться до тех пор, пока… о том, что произойдёт во Втором цикле, после завершения манватары, нам ничего неизвестно.
Об этом традиционные источник не сообщают ничего: в эсхатологическом мифе Майя (в корпусе текстов «Чилам Балам»), после пятого человеческого века, конец которого назначен на 2012-й год, завершается ВСЁ. Ближе, гораздо ближе, чем эпилог Кальпы в индуизме.

Предположим, что в этот критический срок надо «уложиться», во чтобы то ни стало. Что можно успеть сделать за три года? Поставить информационный фильтр, презрев общепринятый алгоритм, отсечь засоряющие восприятие и память источники; выучить язык, - чтобы суметь обратиться к Грядущему.
Каким будет этот «язык»? Это не только теургические заклинания, не язык птиц, и не фонетическая кабала (с одной “б”) – предшествующие фазы, служащие гносеологии. Сакральная лингвистика позволит улавливать тонкие параллели между происходящим вопреки а-событийному Dasein, и предсказанному в традиционных источниках.

Мы назвали коммуникацию человека с РС языком психики, задающим «тон» коллективному бессознательному. Если душа традиционного индивида была строго субординирована первоначалу, вне связи с частными симпатиями или антипатиями, то современный человек такой совершенной простоты лишён: психология от времён начала эпохи Модерна (в каждой стране своевременно) настаивает не некой привилегированности человека между прочими существами, а через дистанцирование человека от иерархии Иных - от самого Άρχή .

Классическая психология, с самого начала занимавшаяся ложными паттернами или «сталкивая» смыслы в область индивидуальных переживаний (тоже, случается, ложных), побуждает едва ли не панибратски относится к тому, на что один, а в настоящее время и множество типического индивида (не отдельного существа) притязать ни коим образом не может. Это особенно важно в свете терапевтических инициатив, когда дело касается Археомодерна.

Например, то, что нам сообщает Коллектив Бесов:

Премодерн двойственность рессентимента решает прямо противоположно Гештальту - отрицая новое переживание, сводя всё к изначальному (даже не к старому) переживанию, не принадлежащему отдельному человеку. Таким образом, любое травматическое переживание сакрализуется, упорядочивается, находится его место в процессе космогонии по принципу подобия, оно не является несчастным "случаем", напротив, необходимым элементом.

В состоянии Археомодерна сакрализация осложняется тем, что травматический опыт, болезненное разочарование – фрустрация, разрушение интроектов вдвое сильнее нарушает хрупкую связь с архаикой, не перестающей напоминать о себе непредсказуемыми реакциями индивидуального и коллективного бессознательного. В итоге образуется идеальная почва для мстительности в отношении прошлого, как ни было бы он далеко. И, парадоксальным образом, это также симптом дряхлости человечества: как ни кто иной, раздражительные старики испытывают пиетет к собственным приятным переживаниям, провозглашая их единственно заслуживающими внимания. Под предлогом своей компетентности, разумеется, - психоаналитик, редуцирующий всю сферу воспринимаемого вплоть до перцепции в эмбриональной стадии развития организма, так же стар, хотя пробует с некоторым успехом это отрицать.
И вопрос состоит в том, как «переубедить» собственное бессознательное в свете платоновской максимы из «Послезакония»: Ты и не замечаешь, что всё, что возникло, возникает ради всего в целом, с тем, чтобы осуществилось присущее жизни целого блаженное бытие, и бытие это возникает не ради тебя, а, наоборот, ты ради него.

Обыкновенно, узнавание символов и смыслов традиционного порядка воздействует сродни антидепрессантам. Ага, - воображает себе современный человек, - раз это есть, стало быть, не всё так страшно, не всё так плачевно, а раз есть я, постигший, стало быть, ещё лучше. Крайне немногие, кто не питает инъекциями психостимуляторов лучшие надежды, давно же не интересуются перспективами человечества, а также апостериорно (когда уже всё ясно) риторическими вопросами «Что делать?».

Современная культура в целом, а не только парадигма постмодерна выработала очень простую и удобную методу, позволяющую сдерживать психику на уровне перманентного флегматика. Релятивизм, который ничего не сравнивает, скрывает возможно относительности и сравнения в дискурсивной неопределённости. Подобно тому, как физика диссоциировала первоэлементы на атомарные массы, категории иерархической причастности, долженствования и безответственности, знания и невежества распылены в социальных, экономических и культурных сферах. До того состояния, когда дефинировать что-либо одно типическое или родовое невозможно: это и внушает оптимизм индивидууму, надеющемуся, что именно он, и никто другой, обретёт некую свою самость и естество в «хаозмосе» мельчащих частиц – символов и смыслов, действенных в течении одного (или нескольких) мгновений.

Радикальный субъект соберёт первоэлементы воедино. И сомнительно, что это мгновенное для не-человека Magna Opus будет замечено. Невероятно то, что смеют предполагать люди: РС является единожды не для того, чтобы доказать кому-либо превосходство Великого Делания перед другими методами.

К слову о переводе: на греческом «φλέγμα», флегма, означает - «влага», «мокрота». Влажность, водянистость может быть ассоциирована с Первоэлементом по Фалесу Милетскому. Впрочем, архаика-Фалеса очень скоро потеснили Анаксимен с первичным Воздухом, а позже – Гераклит с Огнём. В этом мы усматриваем смещение основополагающих компонентов парадигмы: Фалес суть последний носитель титанического сознания, замкнутого круговоротом Океан[ос]а, вечности «всюду», а не только в инобытии.

Тем не менее, «водянистый» флегматик в настоящее время такая же невероятная редкость, как и «насыщенный Огнём» человек – в большинстве случаев флегматика распознают как попросту безразличного, уже не способного испытывать и чувства, и глубокое осмысление. В «огненном» же виднеется инертная страстность, побуждающего бурно реагировать на все причастные и посторонние раздражители. И то, и другое напоминает современную оперу, где исполнители ролей имитируют ликование и траур идентично. Флегматик и сангвиник в рамках назначенных им ролей негодуют и радуются, и мы предполагаем, что РС, дарующий освобождение от страстности предыдущего Десятому интеллекта, равно как и от чувственности, уже неостановимой, неисчерпаемой.

Sic, в современной инфосфере, внимания заслуживает лишь то, что подводит окончательный итог кажущимся беспрестанными потокам «сведений». Бессмысленно задавать вопросы, касающиеся продления, любого продления: удовольствий и страданий, которые тоже трансформируются род наслаждения.

II.

Функции Ангела-Посвятителя, - пишет комментатор текста Сохраварди, - близки функциям Святого Духа-Параклета в христианской традиции, где он, в отличии от Единого Христа, Одного для всех, открывается каждому существу в особой форме, ритуально воспроизводящей "индивидуализированность" самой человеческой души (примечания Милого Ангела к «Багряному»). С другой стороны, герменевтом, или самим Гермесом, божественным посланцем, оказывается сам Христос – это канонический для гностиков Апокриф Иоанна.
Отсюда становятся возможны смешения дефиниций и категорий: Радикальный Субъект пребывает в постоянном движении вокруг оси, абсолютного центра, или Христа, – стремясь к ней / Ним слиться.

Андрей Чернов пишет о Христе следующее, -

Настоящего Христа мы не знаем. Или почти не знаем; гностики смутно чувствовали его (известно буквально лишь следующее: что он эон, посланник, побуждающий душу всё вспомнить, и проводник), но, увы, говоря о нём, пытались использовать ровно тот же материал, что и для двойника Христа. Пожалуй, всё, что культуре и мейнстримной традиции известно, сейчас касается лишь двойника Христа.

При этом и в гностических учениях Христос – выше ангельской иерархии. Он происходит от наивысшего из Эонов, и, вопреки этому, «заинтересован» в том, чтобы распространить милосердие Отца (на этом основано учение о барбело-гнозисе) на низший физический миропорядок, позволить Человеку, своему младшему собрату вспомнить о первичном совершенстве своей природы, только отягощаемой тварностью.

Десятый Интеллект же – единственный из ангельской Иерархии, кто участвовал в творении физического мира. Если «оценивать» его в ортодоксальном ключе, мы придём к крайне противоречивым выводам: старший брат Небесного Адама и младший – высшего Эона, Христа, ассоциируется с Сыном Утренней Зари, Люцифером в герметике, с Первоархонтом в учениях гностиков и другими устрашающими обыкновенного человека мифологемами. Но человеческие симпатии или антипатии в данной ситуации ничего не решают, к этому необходимо притерпеться с самого начала, когда мы начинаем опознавать РС, помылим Его.
Из предыдущего возможен тезис, что Радикальный Субъект, не является посланцем этого миропорядка. Первоархонт и соподчинённые ему Иерархии в неогностических доктринах уже безразличны к судьбам собственных креатур, достигших предела вырождения.
Притом же, - ничто не свидетельствует об «инструкциях» РС от высших Эонов. В системе координат эстетики, - предел Миропорядку будет положен без каких-либо общепринятых и в частном понятных символов. В данном случае, мы думаем, вполне уместно сравнение с психоанализом – отсылка к со-бытию некорректна, со-Бытие внеположно индивиду, равно как и индивидуальному бессознательному. подробнее об этом будет сказано далее.

Мотивы Космократора столь же малопонятны, собственно, неизвестны. Моральное объяснение падения Сатаны и Люцифера (гордыня) -- это лишь довольно примитивное и упрощенное толкование того факта, что некоторые ангелы думают о Принципе не так как остальные. Или иными словами, ответы на важнейший онтологический вопрос могут быть как верными (хотя и довольно разнообразными -- множество ангелов света), так и неверными (и здесь тоже существует определенное разнообразие) - пишет Александр Гельевич (ст. «Бремя Ангелов»). Стало быть, само творение физического Мира не должно рассматриваться лишь в порядке некого вызовы Отцу, - смотри, что Мы (падшие), можем самостоятельно.

Но очевидно одно – Радикальный Субъект – это орудие испытания заведомо ошибочной тварности «на прочность». Испытание, которое покажет, остаётся ли в мире тварном что-либо, незначительная мелочь, достойная сожаления и спасения.
В вестерновой, несколько насмешливо-нигилистической, оптике фильма Nine lives of Thomas Katz – ничего не жалко, как ни проявляли бы своё со-чувствие исполнители главных ролей, РС и Катехон соответственно (Томас Фишер и Ян МакНэйс). Первый, как совершенно свободный от десяти уз (пять внешних чувств и пять внутренних) воспринимает стираемый Мир в перспективе непредотвратимого, о чём и говорит в финале Второму.

Кстати, о сатире и юморе: что касается азиатского гротескного, нередко - утрированно-психотического юмора, то он отличается неясной для европейца осознанностью. Там, где европеец пытается найти «остроумие», и приходит к выводу, что проще рассмеяться (перевести всё в шутку), японец засмеётся автоматически, всегда своевременно и по ясному ему самому поводу. В том числе и от радости сознания того, что в «постылом миропорядке» ещё что-то происходит.
Так, в фильме «Tôkyô zankoku keisatsu» прямолинейный сюжет изредка прерывается рекламными паузами. Что предлагают зрителю? Наиболее удобные инструменты для суицида, услугу «дистантная казнь» (при помощи «виртуальной катаны» можно отмстить убийце члена семьи), «приватизированную» полицию, по существу - клан наёмных убийц. Видеоряд рекламных клипов полон ликующего смеха, в контрасте с «окаменевшими» лицами зрителей. Это и есть постмодерн, рассматриваемый со стороны, как диковинная экзотика. То, что в модерне и археомодерне удавалось выставить на периферию, маркировать «маргиналией», в постмодерне низведено для безразличной обыденности. Реципиент, мыслящий категориями архаики и в системе координат археомодерна смеётся тому, как средневековый читатель над раблезианским гротеском – это смешно как нечто совершенно невероятное, к тому же, поданное в формах наивной серьёзности происходящего.

Также мы уже отмечали невыносимую для большинства современных людей обыденную серьёзность, даже когда на экране происходит какая-то феерическая буффонада (та, что таит в себе смыслы). Атлантисты, к слову, быстро поняли опасность, исходящую из образности РС. Оригинальные «Звонки» (впоследствии ещё многие канонические «ужасы», напр., «Проклятие» Такёши Шимитсу) сначала свели в плоский и рессентиментный римейк. У западной лже-Садако откуда-то появилась мстительность к матери, комплекс Электры. А затем и вовсе подвергли осмеянию в тошнотворных формах. Это естественная для падшего человека защитная реакция, которую, к сожалению, продолжают возводить в категорию общепринятых.
Александр Дугин однажды сказал, что у тамплиеров, например, не было никакого юмора. Формально-логически можно заключить, что это прямое следствие бесстрашия, хотя жизнь адепта ордена и так была насыщена страхом. Страхом Божьим, вместе с тем, позволяющим пренебрегать всеми прочими чувственными раздражителями: для адепта ничто не страшно, в том числе медленная мучительная смерть, страшит «попасть в руки Бога Живого». Прежде смерти, до пробуждения ангелической природы в этом грубого изготовления предмете – физическом теле. Подлинным ощущением страха от Бога обладают только Ангелы, - sic, в человеке в момент опасного сближения гипотетически должны пробуждаться свойства ангелического порядка. Но в человеческом per se сознании и бессознательном этого не происходит.

Терапия мысленного поля – используемая преимущественно, в практиках НЛП, для лечения депрессий, зависимости и фобий. Безотносительно применения в этих терапевтических методах акупунктуры и массажа, воздействие через телесность – известно, что НЛП вообще, ни коим образом, не интересует осмысленность тех, или иных действий, значение человека как такового; организм и мышление – просто вещи, нуждающиеся в периодическом ремонте.
Тезисы Ассоциации TFT гласят:

# Что если проблема вернулась?
Бывают случаи, когда проблема, полностью устраненная во время лечения, может возвратиться. Если это происходит, позвоните своему терапевту. Ваш терапевт не только устранит проблему, но и выяснит, почему так произошло - очень часто в силах терапевта устранить ее во второй раз уже навсегда, принимая во внимание факторы, вызвавшие проблему к жизни еще раз.

Внешние факторы в данной ситуации сами собой ведут к выводам, что современный человек проходит непрерывный «курс лечения»; неустранимые проблемы исходят от тревожащих бессознательное (своим контрастом с аморфными представлениями и интроектами) смыслом. Не ангелическая природа внушает страх, в том числе и самоё себя (глубины падения, которые «ниже Ничто»), страх – это сбой алгоритма поведения тех, кому падение уже не грозит, прочно вросшие в зыбкую почву ир-реальной, потому что искусственной, постсовременности, в самом низу иерархии существ. Совершенным лечением была бы трансформация человека, как биологического существа, в Иного, но мы знаем, что это уже недостижимый горизонт. То, что любые аллюзии к над-личностному значению человека (вне «личностного значимость теряется), вызывают зачастую нездоровый смех, свидетельствует о том, насколько страшно обращаться к этой области эпистемологии и гносеологии. Иными словами – к самым их началам, - когда пра-европейцы впервые обнаружили, что их потомкам свойственна деградация под влиянием смешения рас и традиций.

В конце этого «Багряного ангела», как замечает Корбен, происходит инициатическое отождествление всех действующих лиц: человек, бывший "соколом" (ангелом) снова становится соколом, причем как говорится заключительном стихе - единственным соколом, необходимым всем охотникам мира. Он же становится Хизром, обретшим Источник Жизни, а следовательно и самим Багряным Ангелом, а следовательно, и Луной и деревом Туба, и Симургом, и Мечом Любви (который убивает, но и воскрешает этим убийством), и двенадцатью цехами Зодиака, и горой Каф (Осью Мира).

В “Ergo Proxy” попутчики РС в путешествии на край света пытаются в меру сил разгадать психологию РС. Кстати, единственное существо человеческого происхождения из команды путешественников «в поисках Ego» до последнего не признаётся в не-человечности Творца, просто потому, что «её так учили». Зато роботы опознают не-человека почти сразу. После “эпидемии cogito” (когда робот начинает мыслить самостоятельно) роботы, как и РС, выкинуты из человеческого мира.
Почему до пробуждения РС воплощается в «отбросе» собственного же миропорядка? Потому что с высот его Иерархии, а в физическом мире выше Космократора – Первоахонта нет никого, дефект мироздания «не заметен», намеренно не замечаем, как нарушить архонтическую автаркию само-сосредоточение. Но достойные [снисхождения и сострадания] существа, пусть и не люди (Рил Мэйер тоже не человек, это одна из физических эманаций Монад Прокси) требуют вмешательства Творца. Виктимный невротический характер антропоморфного воплощения Эрго Прокси, разрушителя, - эксплицитное снисхождение к тем, кто большего не заслуживает, несмотря на то, что мнит о своей самостоятельности и самодостаточности.

III.

Далее, посмотрим, что нам известно о зеркальном двойнике Христа, Антихристе.

1. Вводя, по тенденции симметричности, фигуру двойника Христа = Большому Антихристу. Выражаясь не вполне аккуратно, зато ясно, - Христос это и есть Антихрист, с самого начала (в историческом смысле). А точнее - двойник Христа в какой-то момент уже ничем не отличается от Христа, потому что завершает своё слияние и путь назад во времени, вплоть до рождения Христа, и, возможно, раньше (по пророчествам о появлении). Стало быть, речь об одной и той же сущности.
2. При этом, Малому Антихристу или просто Антихристу - человеку (в отличие от двойника), также отводится его весьма скромная традиционная роль в тенденции подчинённой фигуры.

И опять о нашем ненавистном постмодерне. С конца XIX века замечено, что жизни и бытию в собственных смыслах этого слова противопоставляется всё чаще не смерть, а "зависание" в автаркической достаточности, т.е. в избытке sub specie человеческого. Для благородных существ, и, тем более, - Архонтов, «избыточность» по сравнению с человеческим пониманием власти, вполне естественна, она всегда трансформируется в какой-либо функционал.
Напротив, вздорная атлантистская поделка из фильма "Омен": малый «функциональный» антихрист следует своей участи, накапливая, в общем-то, посторонние его месту в Иерархии ресурсы. Богатство в форме капитала, а не душ человеческих; карьера (в политике, - по-современному это всё равно, что в шоу-бизнесе); успехи в позитивных науках, и пр. ассортимент из потребительской корзины. Это прямое следствие протестантизма по Максу Веберу, и неудивительно, что во всех аналогичных случаях планы Антихриста прерываются вполне обыкновенными человеческими руками. Что в оптике Традиции и любой доктрины сакрального просто обструкция. Потому что таким образом сакрального порядка символ не субординирует социокультурный контекст, обратное тому – символ и сущность антихриста втискивается в контекст культуры и социальности, где неизбежно и издыхает, ещё до того, как сбывается адвентистская импликация (рождается Спаситель во втором воплощении).

Поверхностная интерпретация предполагает, что «страны мёртвых», Запад, с такой же лёгкостью можно представить как царство Антихриста. Что изменилось от того, существует ли персонификация малого-функционального антихриста, или нет? Ничего не изменилось. Царство количеств обезопасило самоё себя от со-бытийности, - и без антихриста, и без катехона (сил, противостоящих финалу всего) можно обойтись. Ведь ПоМо суть – дегенеративная пародия на Золотой Век, завершившийся ещё до премодерна, где «ничего не про-исходит», всё растворено в монотонной работе Великих Титанов. Антихрист погибает не от явления своего старшего Двойника, не в порядке возвращения к первичной Оси того, что он должен был разрушить. Аналогично тому коллектив Катехона, людей, которые профессионально занимаются противостоянием малого А. - их смерти подспудно служили личному спасению, что понятно с самого начала, когда их начали истреблять «мистическими случайностями».

Так или иначе, фурору количеств беспомощного антихриста противостоит Радикальный Субъект. Основная проблема понимания его роли (центральной) в современной социокультурной парадигме заключается в том, что он оказыватся на пересечении меридиан от нескольких полюсов одновременно. Одни жаждут видеть в нём консервативного революционера, агента Премодерна, другие – великог модернизатора, третьи – абсолютного деструктора, детонатор смыслов, ещё оставшихся в бессмысленной и беспощадной цивилизации. Это побуждает нас предполагать, что завершение эпохи человечества произойдёт вне столь симпатичных многим представлений о Последнем Суде. Полное прекращение восприятия и мысли. Инфосфера прекратит своё «существование» молниеносно. Привычные десяти Стражам сигналы о нормальной функциональности «узника» будут выключены. В наступившем сумраке и тишине никто не успеет устрашиться и о чём-либо помыслить.

Нет света.
Нет звука.
Нет Воздуха.
Нет Земли.
Нет Воды.
Нет Огня.
Нет… нас.

И завершим мы этот очерк, как и начинали, цитатой:

Помыслить об эоне и ангелах страшно и трудно. Эти реальности слишком высоки и глубоки, с одной стороны, и слишком конкретны, с другой. Уютная структура живого индивидуума и отчасти его душа подвергаются при столкновении с этой реальностью глубинной трансформации, во многом напоминающей разрушении. В Традиции это называется инициатической смертью.