Упрёк и όσα έξελελοίπεσαν της ξυνθήκης θεου

Доброй вечности.

Прошлое никуда не исчезает.
Оно остается в бытии. Давит и
радует темным весом своим.
И во все времена есть посланцы
этого живого, реального прошлого,
которое и есть тайна настоящего,
но вместе с тем и неразвернутая
ткань будущего, которое тоже уже
случилось, уже произошло,
уже сбылось.
В ангельском и восторженном,
торжественном, восхищенном
дворце бытия. Святая Русь выше
времени, ее разговор, ее ответы
и вопросы, ее щиты и книги,
ее пение и ее тоска, ее просторная
радость и душная святость ее
никуда не ушли. Они рядом
с нами, в нас. Как кровь предков,
как помыслы их, как их недожитые
духовные искания
и недовыстраданные печали.

Александр Гельевич Дугин. «Сторож, сколько ночи?»

Пожалуй, это письмо следует начать с биографического экскурса. О возвышенном и внеположном личному-сокровенному мы уже неоднократно говорили, приходя неизбежно к выводу, что сокровенное и личное – практически взаимоисключающие категории.
Но теперь, и немного в дальнейшем, как и в предыдущих некоторых письмах, мы будем повествовать о таком шаткой умозрительной конструкции и зыбкой категории, как значимость человека.
А ещё потому что мне уже неоднократно задавали подобный вопрос: что означает призыв «сделать своё существование укором Творцу», перефразируя – что надо сделать, каким надлежит быть, чтобы космократор вообще обратил на тебя внимание?
Этот поступок и это назначение для отдельного существа, не существенно же, насколько дистанцированного от индивидуального, всегда субодинируется парадигме. В пределах системы координат археомодерна нет строго заданных параметров, организующих и артикулирующих индивида; но это не индивидуальность, а некоторых фрагмент её, ущербный настолько же, насколько он может превзойти это тусклое подобие парадигмального феномена.

Приведём собственно биографический пример:
Была известная степень двусмысленности, - то ли слишком быстро «созрел», то ли задержался с развитием, - уже в детстве. Пока мои сверстники воображали себя «бандитами» и «ментами», «ниндзя» и пр. терминаторами (1-й – 2-й классы, самое начало 90-х, когда видео голливудского b-movie транслировалось из видео-салонов в квартиры, в том числе посредством ТВ), я фантазировал о «стезе» Уленшпигеля. Не фольклорного бессмертного Тиля, но центрального персонажа эпопеи о революции в Нидерландах Шарля д’Костера.
Значительно позже, годам к четырнадцати, я узнал, что легендарный Уленшпигель, превозносимый мной в детстве, в общем-то, мразь. Евгений Всеволодович пишет в эссе о Майринке: так писал бы Тиль Уленшпигель, если бы знал грамоту и нашел бы время для подобного занятия. Вероятно, Головину был доступен оригинал, - «репринт» 1854-го года (первое издание датировано 1515-м), по существу, это всё равно, что «читать другого Уленшпигеля». Во всём остальном – нет у меня оснований почтения, не к переводу с русского литературного, «обратно», на птичий язык, - это «коренная», «почвенная» традиционная интерпретация; к самой фигуре бессмертного Тиля, сделавшего всё, чтобы эта почва оскудела, чтобы эти корни – зачахли, а вместе с ними – сама Традиция (вернее, не сама Традиция, - реминисцения-понимание индивида).
Да, я пользовался самым насыщенным «юкстами» переводами – Изд-во «Наука», 1986, серия «Памятники литературы».

Уленшпигель - протестант по личным мотивам, - у него личные счета с католиками; прото-мондиалист, - интересующийся капиталом, и способами его отъёма / хранения; ничего общего с литературным персонажем. Но аналогичным образом я не испытываю пиетета к героям рыцарских романов, да и вообще к любым персонажам, приукрашенным и мистифицированным: уж лучше честно признавались в том, что не чужды войн, грабежа, мародёрства, коллективных изнасилований и содомии.
А чего «стесняться»? Читателя надо было приуготовлять к тому, что Традиция замешана на густой крови тоннами и «мясе с осколками переломанных костей», - а теперь всякая постмодернистская сволочь может завопить: а-а-а, вот она ваша традиция со всеми этими трубадурами и галантными кавалерами, - потому что постмодернистской сволочи предшествуют пять столетий беллестристского слюнтяйства.

Но… все сильны «задним умом». Было бы трусливо в данной ситуации заняться самовнушением: не надо, не надо, не надо было читать эту книгу, - характерно, что Пата на первые же всплески экзальтации по поводу романа дэ Костера, отреагировал с высоты люстры недвусмысленно – «Мудак. Лучше бы ты вообразил себя Гербертом Уэстом, воскрешающим мёртвых» (да, в то время на русском языке был доступны новеллы Лавкрафта, 1993-94 годы).
Приблизительно в то же время пришло понимание: как ни брезгуй низинным, теневым пластом модерна, его не миновать. Русская народная поговорка – от сумы и от тюрьмы не зарекайся» - куда ближе к действительности (а не модерновой искусственной «реальности»), чем все фантазмы, порождённые психическим расстройством, как чрезмерностью эстетической требовательности.
Отвергнем требовательность, и… лишний раз убедимся, что с существами, подобными Уленшпигелю лучше в «реальности» не встречаться. Не потому, что в два счёта вокруг пальца обведёт, - кто предупреждён, тот вооружён; но обаяние Тиля таково, что трудно предпочесть ему обыкновенного, заурядного и традиционного труженика.
Герман Вирт пишет, что приблизительно по тем же причинам выродки-полукровки и пришлые с земель народов Лиды и Финды возобладали над примордиальной нордической расой, народами Фрейи - которым достаточно было просто работать.
Да, Уленшпигель прочно вошёл в сферу ассоциаций со всем негативным в модерне, концентрической отрицательностью модерна. Последнее проще выразить элементарной формулой, также далеко отстоящей от т.н. герметического истолкования легенды о Тиле, как и современный бандитизм – от «благородных разбойников», напр., из поэм Шиллера («Вильгельм Телль» и пр.). Не верь, не бойся, не проси – тройная негация, sub specie премодерна которую ничем не оправдать.

Уленшпигель остроумен, изобретателен, обладает вкусом и хорошими манерами, - некоторые анекдоты приписывают ему аристократическое происхождение. Пусть так. С таким же успехом можно указать на выделившегося в криминальной среде индивидуума, - насколько помню, их так и называют, «интеллигентные воры». Что значит – выделился манерами, вкусом и стилем? Практически ничего: его экзистенциальный статус в разделении с суб-социальным – нулевой.

Посетим царство количеств. В эпоху первых буржуазных революций наряду с персонажами масштаба Уленшпигеля абсолютное численное преимущество имели наёмники. Тот самый фрагмент военного сословия, незадолго до полной трансформации в профессиональную армию оказавшийся между Диспозитивом Господства и Дисциплинарным Диспозитивом. В настоящее время каждый модернист знает, что буржуазные революции совершались этой «грубой военщиной», германскими рейтарами [Schwarze Reiter – “чёрные всадники”, вооружённая огнестрельным оружием кавалерия] и нормандскими стрелками, сменившими арбалеты на аркебузы. Что делал бы граф Вильгельм Оранский «Молчаливый», в дальнейшем первый штатгальтер (статхаудер, «наследный президент», к слову - суверенная демократия коренится здесь, в Голландии) без них.

Или вспомним легендарную же армию Суворова. Нескольких генералов, напр., П. С. Потёмкина, Н. В. Репнина, И. В. Гудовича, в пространных монографиях, как и в энциклопедических статьях, упоминают эпизодически. Не они задают «тон» ритмическому маршу и диссонансам сражения, - в данной ситуации, «война в модусе Господства», дирижировать армией не мог даже сам Суворов. Он отдаёт приказ не как последовательный алгоритм, как энергийный импульс; полк – это организм, не в том смысле, что «скот погоняемый», - та самая «рука бога», воинство ангельское, заклинаемое именем Его; полководец – теург, знающий тайные имена Бога и числа Его (гематрию), и потому – непобедимый силами человека.

Вот что пишет Людовик XVIII, монарх Франции, под впечатлением от своей встречи с Суворовым:

Этот полудикий герой соединял в себе с весьма невзрачной наружностью такие причуды, которые можно было бы счесть за выходки помешательства, если б они не исходили из расчётов ума тонкого и дальновидного. То был человек маленького роста, тощий, тщедушный, дурно-сложенный, с обезьяньею физиономией, с живыми, лукавыми глазками и ухватками до того странными и уморительно-забавными, что нельзя было видеть его без смеха или сожаления; но под этою оригинальною оболочкой таились дарования великого военного гения. Суворов умел заставить солдат боготворить себя и бояться. Он был меч России, бич Турок и гроза Поляков. Жестокий порывами, бесстрашный по натуре, он мог невозмутимо-спокойно видеть потоки крови, пожарища разгромленных городов, запустение истребленных нив. Это была копия Аттилы, с его суеверием, верою в колдовство, в предвещания, в таинственное влияние светил. Словом, Суворов имел в себе все слабости народа и высокие качества героев.

Заметим, что абсолютист от модерна, видящий полярно обратное своему «обыденному», десакрализованному, секулярному, оказывается более восприимчив к «русскому Бичу Божьему», чем Екатерина II и Павел I. Суворов некогда выразил неудовольствие по поводу обделённости: за всю кампанию против турок ордена и титулы сыпались на графа Потёмкина[-Таврического], заурядного «штабиста» в ратном деле, зато «блиставшего» при дворе и в собственном родовом поместье. Именно Григорий Потёмкин привёз в Россию «британское чудо» Самуэля Бентама, паноптикон; он же «изобрёл» военные поселения и «крестьянский дисциплинарный диспозитив», позже с успехом применённые Николаем I и Аракчеевым.
Недальновидные аналитики видели в данном примере лишь одну неблагодарность русской власти, оправдывая таким образом отсутствие пиетета к государственности и истории. Между тем, никто из знакомых нам с XVIII века в России «несогласных», - будучи «вольтерьянцами» и «руссоистами» сочувствовавшим Пугачёву, испытывая брезгливость к народу, - так и не поняли основополагающей истины ДГ: «просвещённых монархов» по трафарету европейских абсолютистов, в России удерживала сакральность. Сакральному императору, даже тщедушному пруссаку Павлу I, завершившему конструирование ДД в экспериментальных версиях (армия и крестьянство), - не могут быть благодарными или неблагодарными. В Императора веруют, - как в саму Землю; Императора ужасаются - как бога; Императора просят, вымаливают, - понимая дарственные и титулы, и малые, и грандиозные, как единственно возможные.
Это старообрядцы, с самого начала «догадавшиеся», что ничего хорошего из секуляризации не выйдет, могли себе позволять не верить, не бояться, не просить – для них вся история государственность – «Царь уже не тот, церковь уже не та!».

Когда старообрядцев укоряют в их сходстве с протестантами, они (совершенно обоснованно) отвечают: “протестанты отрицают иерархию, мы же не отрицаем ее, и либо — как поповцы — ее имеем, либо — как беспоповцы — скорбим об ее отсутствии”. “Скорбим об ее отсутствии”. Ключевая формула национальной души. Скорбь об отсутствии вменяется за присутствие.

<…> Это – речь народа, сквоз0ь которую проступает, прорастает, субъект.
Радикальному субъекту никакой почвы для про-из-растания уже не требуется; Изо первым убивает первосвященника, потерявшего не столько т.н. «доверие», сколько – само своё существо, суть брахмана. По существу же, никакой это не священник, просто персонификация керигмы в человеческом обличье; и, явственный контраст, - Изо сбрасывает в Преисподнюю никто иной, как сакральный государь, Принц (вспомним Шанао из Gojoe / 五条霊戦記). В IZO: Kaosu mataha fujôri no kijin / 映画, в общем-то, кроме взаимоотношений, отнюдь не враждебных, двух Сотеров, которые по-видимому разделены, а на самом деле – части Единого, в сюжете ничего нет. Бездеятельный Принц «позволяет» Изо отсечь дайто разделяющим всё лишнее, - первым это понял то ли казначей, то ли «премьер-министр», исполняемый Такёши Китано. Осознавший себя очень даже лишним может только улыбнуться Пришествию, - наконец-то его упования сбылись; заметим, что безымянный министр на заседаниях Кабинета почти ничего не говорит, - его «мнение» ограничивается неукоснительным следованием безучастно молчащему Государю.

К слову о сакральности и модернизации Власти. Наполеон Бонапарт, прозванный в России «антихристом-недомерком», всю свою военно-политическую карьеру разрывался между модусом традиционного полководца [Суворов] и модусом узурпатора от современной ему Европы. В известном смысле – точнее, в европейской эпистеме, ситуация уникальная. Корсиканец-католик очень среднего происхождения, представитель Кварты, практически силой захватывает Ватикан, и требует себе легитимности от Царя Царей (для католика же), как правомерный Государь. Это «логика» Кромвеля и Гоббса, но никак не ассимилянта континентальной Европы.

И, теперь важное пояснение, - зачем я рассказываю о русской государственности после «Философии политики» Александра Гельевича и «Руси Мiровеевой» Владимира Игоревича? Для обыкновенного человека, - да, есть ещё необыкновенные и вообще не-человеки, это даже не обсуждается, - кроме как «обратно» в государственность пути нет. Русский и славянский Ereignis –рекурсия от ситуации времени, когда и Традиция, и контртрадици, культура и государственность в целом, сводится к одному очень среднему уровню. Человек предъявляет претензии одну за другой, - подразумевая тем самым, что адресует свои претензии некому отдельному и своевольному (самоуправному) существу.

Но персонификации власти и в XVIII веке, и в настоящее время – то, что жалоб не принимает и прошений не выслушивает; поэтому, им не верят, их не боятся и не надеются на исполнение просьбы. Итого, - этот «пейоратив ангелического», Власти, Силы и Престолы, уже не надеются на действенный упрёк, они и вообразить не могут, что есть Нечто и Некто над ними. Как и те, кто по аналогии отношений субъекта к Традиции, под-лежащему в пред-ложении, могут возвыситься, и войти в Царствие прежде них (низшие спасают первыми).
Вспомним нами ценимый Ergo Proxy / エルゴプラクシ – все субъекты включены в замкнутую систему под эгидой архонтов. Начальник Бюро Безопасности, Рауль, правомерно берёт на себя ни много и не мало, ровно достаточно, - не допускать возрождения творцов города. Потому что прокси неизбежно приходят к выводу, что эти локализованные мирки следует искоренять, стирать подчистую, без права возрождения всех оставшихся «в осадке», на экзистенциальном дне.

В том же エルゴプラクシ сотериологический компонент сведён к необходимому минимуму, даже менее того, - авторы даже намёками не сообщают, что «упрёк творцу» возымеет эффект, - человечеству будет предоставлено, скажем так, сносное, посмертие. Прокси элиминируют друг друга и окружающую род их действительность (тварную природу – прокси, акторы и комплексы функционалов, по существу, принуждены космократором пре-творять тварное, стало быть, в Начале Начал было всё же creatio ex nihilo, т.е. пролегомены E.P. - креационизм), - поскольку не могут создать лучше. (по ссылке смотрим сообщение Андрея Чернова от Июнь 18, 2001 - 22:24)

Это не столько оправдание «своевольным рукам бога», младшим архонтам, - по идее, они в нём и не нуждаются; сколько пояснение взаимоотношений прямых наместников Первоархонта с человеком. Упрёком архонту может быть только совершенно невероятное «мы можем сделать лучше». Лучше – что?
Кое-что и кое-кто подсказывают, - преодолеть претенциозность и тенденциозность в себе.
Над младшими архонтами всегда виднеется фатум в ликах Старших и Спасителя; над старшими архонтами всегда простирается трансцендентальное; Спаситель, явление которого знаменует распад некой консистентной модели, скажем, безвременья, не есть негация / обратное от низшего: он и ничтожный из ничтожеств, он и величайший из великих.

Для человека в данной перспективе только один вариант развития событий: не задаваться вопросом, нужен ли он кому-нибудь «там», в высших Эонах, в иных «реальностях» или нет; в сопоставлении с каждой предыдущей, предшествующей организацией, синхроническая всегда будет проигрывать, и не только в виду наполнения содержанием, восполненности в потенции каждого существа.
Такова природа человека, что живёт он быстро, вырождается ещё быстрее; самосохранение его не в замкнутой, изолирующей индивидуации, но в бессознательной общности. В аспекте сотериологии выводы таковы: готовым надо быть к тому, что в некоторое «время» явится изначально убеждённый в неисправности и неисправимости человечества Утешитель. Ну, что же, его давайте всеми силами оправдаем его ужас, отчаянье и беспощадность: давайте не прислушиваться к робкому шёпоту анимы Изо, - «уйдите с дороги Его», и к надменным приказам рассудка, коррелированного с инстинктом самосохранения.

Те, кто рекурсию к общности «счастливо» миновал, - ни в чём и никого не упрекнул, для них и так всё хорошо, настолько хорошо, что все их инициативы, как и слова, теряются, рассеиваются, заглушаются в оглушительном шорохе информации. Потому что всё, что им надо – разнообразить и приукрасить неотвратимый Финал. В ином случае, - человек так и продолжит интересоваться, как и чем жить, с чем и как умирать.
Остаётся только упомянуть реконфигурацию в модусе войны и эфемерного мира, столь любимую тему для всех притязающих на благополучный и безболезненный исход:

Тенденция практиковать амок как характеристика экстериоризационных извращений, свойственных современному обществу.
Существо, практикующее амок, в значительной мере (как правило) подвержено иллюзии собственной важности, даже собственного величия: мир при этом идет вразнос и все психоментальные конструкции рушатся, но делают это не схлопываясь, а расширяясь, словно бы выталкиваемые наружу избытком «себя». Вот от этой одержимости ширящимся «собой» избавляет война. На войне амок, согласитесь, не пройдет столь-же блестяще, как на улицах родного города, просыпающегося с мирными лучами майского солнышка под щебет скворцов и сдавленный писк освобождаемых от жизни детей. Война ставит распоясавшееся и неконтролируемое мнимое величие индивида на отведенное ему место. Осознание себя ничтожной вошью - вот что необходимо человеку.

T.N., desu

Диалогический кодекс, Vol VIII, - "О длительно-болезненном сне и бесчувственно-молниеносном уничтожении миров".

Доброй вечности.

Начнём с простого, с «желаемого» и «нежелательного».

Проще объяснить, почему на исходе XIX и вплоть до второй половины XX веков лучшие умы Европы предприняли попытку исследовать Предание (Премодерн) иначе, чем это делали учёные эпохи Просвещения и всего модерна в целом, чем ответить на вопрос «а зачем это русскому?» убедительно. Второе сложнее просто «физически», нет никаких объективных данных о состоянии русского (и шире – славянского) коллективного бессознательного и национального самосознания.

В ответ на вопрос – «почему вы заинтересовались Геноном?» русский человек, даже самый благодарный читатель, в лучшем случае промычит что-то сумбурно-невнятное, а в худшем – примется в экзальтированных тонах (иногда звучащих со скрытой агрессией, дескать, «с какой целью интересуетесь?» и не говорите ли об этом интересе, будто это что-то плохое?) рассказывать… о себе. «Вот у меня книга, “Восстание масс против современного мира и знамения времени”, я читал, мне очень-очень понравилось, только вот с тезисами о психоанализе [,напр.,] я решительно не согласен», - ну, и так далее. В отношении традиционалистской литературы работают те же психические механизмы, которые побуждали к тому же «восстанию масс» - как кидались с неутолимой жадностью на стеллажи с западной литературой в начале 90-х, так и кидаются. Инерция и тенденция. Причём, оправдание «да их же раскупят, пока не поздно – надо брать!» в расчёт не принимаем ни под каким предлогом. Потому что уже известны прецеденты, когда прочтение Эволы служило исключительно для того, чтобы «опровергнуть» сочинения Александра Гельевича Дугина.
Люди, совершенно «адекватные» в западном смысле этого слова, без пяти минут [существования] постмодернисты, делают выводы: ага, русский (украинец, белорус, славянин) ничего хорошего сделать не может. «Выигравшие» от переводов авторы, преимущественно, как и следует полагать, западные, ставятся в пример.

Но. Современные, вернее, постсовременные интерпретаторы, доморощенные экзегеты, элементарным образом «сдуваются», когда переходят от дифирамбического слога, собственно, к интерпретации. Sic, попытки почти всех, кроме АГД, применить термин «консервативная революция» (не зная об астрологической этимологии слова «революция») преобразует текст в «генератор бреда» Яндекс-весна; там наверняка есть какие-нибудь детерминанты, сродни “function pathos_texts” [в скриптах], чтобы словам было тесно, псевдо-смыслам – просторно.

И, разумеется, никто не вспоминает, предпочитает не замечать, что традиционалисты в Европе боролись с унификациями модерна, с их органическим неприятием традиции, и бороли в себе, так, что не представимо «страдальцам» за всё подряд, - «гордого европейца», с некой стати возомнившего, что обязан и может чего-либо «сам». На практике эта тенденция к обособлению человека от традиции завершилась сам знаешь чем: уже в 30-х годах Гурджиев[*], тот самый, от которого настоятельно советовал опасаться Рене Генон, провозглашал нечто сродни «Вы – роботы». Впрочем, ещё Ницше в книге "По ту сторону добра и зла" писал: ”Нужно остерегаться предположения, что большинство людей представляет собой личности. Есть те, кто носит в себе несколько личностей, большинство же вовсе не имеет её" [экспликация тезиса последует].

Некоторые, и, особенно – “русские”, так и не вняли предостережениям, и с тех пор никак не могут признать, что тоже. Напротив, то и дело раздаются восторженные восклицания - «Мы – свободные люди[**]! Мы ого-го! Мы, а-а, построим правовое государство-общество и прочея».

[*] - Кстати, среди учеников Гурджиева выделился Джон Годолфин Беннет (John Godolphin Bennett) 8 июня 1897— 13 декабря 1974 — выдающийся британский математик, ученый, технолог и руководитель промышленных исследований.
[**] - которые усердно [над этим] работали, т.е. разрушали инструменты и саму сферу труда.

Русский народ должен пробудиться. Что значит – «пробудиться»? Археомодернист не задаётся вопросом, хочется ли ему, или не хочется. Подобно архаику, он знать-не-знает, что для него хорошо, а что – слишком плохо, чтобы быть действительным (для архаика то, что он не видит, является не-существующим). Отсюда и неудовлетворительные с любого ракурса зрения и оценочной системы «мычание» и восторги от «всего западного», или почти всего. Причём, второму феномену общественного резонанса мы «обязаны» приблизительно тем же, что и интересу к субкультурам. Если уже сейчас возникла мощная и разнообразная по составу оппозиция «высокодуховным» (к которой не примкнуть можно только в силу безразличия, - ВД ныне, – через одного в сети, подлинных это никак не заденет) впору говорить в духе персонажа Ergo Proxy – «Наше пробуждение принесёт миру страдания».

Славянину необходимо очнуться от тысячелетнего сна, во время которого он «всё пропустил»; немногие из проснувшихся, или мнящих, что пробудились, волокут его в гибельную бездну. Что плохого в гибельной бездне? Ответим не вопросом на вопрос «а что хорошего – в нас?», что суть дискурс OBRI, но словами из очерка в Mega Zefal News – «Нужно ли нам это именно теперь, когда жить становится веселей? Когда, несмотря на беды этого мира, мы чувствуем дыхание Абсолюта, в силах которого оживотворить мертвечину. Необходима ли нам окончательная ночь? Все ли мы уже обожествились? Не слишком ли многие втянутся в Айн Соф на правах возвращающейся собственности - как Ничто?»

Как ты думаешь, почему случилось таковое прискорбное коллективное заболевание «модерном»? О, на этот счёт мы можем долго иронизировать, как разочаровавшие многих же несбывшимися пророчествами о литературной карьере. Да, выигрыш в переводе упомянут не случайно – выдающиеся литераторы нередко были замечательными переводчиками, и обратно тому – литературные таланты переводчиков могут внушить недобрую зависть. Обаяние литературы таково, что многие запамятовали драгоценное Правило: литератор, иными словами – «красноречивый», должен прежде всего передавать Суть излагаемого [Ache]. Очень показателен в этом плане пример Жоржа Батая, представителя этноса с врожденным литературным вкусом. Его книга «Процесс Жиля де Рэ» [Le procés de Gilles de Rais] состоит из – 1) Достаточно [для француза] краткого эссе о центральном персонаже книги; 2) биографического «каталога» (или хронологии жизни); 3) Перевода Пьера Клоссовски протоколов судебных заседаний.

Заурядный современный читатель, наспех или вдумчиво-усердно отштудировав до 67-й страницы впадёт в уныние, и скажет [самому себе], как, и ради шестидесяти страниц – целая книга?! Так называемый незаурядный поначалу будет доказывать окружающим, что чтение одной только преамбулы в полтора часа необходимо из эстетических соображений: если человек ничего не понимает в ораторском искусстве – что он понимает вообще? А затем и сам станет уверен в том. Что перевод с латыни каким-то непостижимым, иррациональным образом превратит его в соучастника «преступлений» маршала Франции, или свидетеля на суде. А по-нашему прочтению, по-русски, ничего там нет, включая искренность, о которой пишет Хейзинга в «Осени средневековья»: так культура и общество первой половины XV века безжалостно прощается с собственным прошлым, и, чтобы компенсировать мнимую горечь расставания, желаемого всеми, кроме осуждённых Государством и Церковью, становящиеся избыточно словоохотливыми.

Ещё немного в сторону от Русского, но к диспозитиву господства. Античные суды, включая римские, ставшие одновременно едва ли не единственным «полезным» приобретением модерна у античности, и легендарными («процесс» Христа) бывали крайне непродолжительными, скорыми и на расправу, и на милость. Суд, длящийся больше двух дней, в понимании благородного эллина или римлянина – судилище (не обошлось без лукавой казуистики и крючкотворства). Во-вторых, суд не должен быть многословен. Сомнительно, что даже Цицерон, бывший и оратором, и юристом, и историком, - любивший точность и строгость во всём, что касается законодательства и судопроизводства, в юридическом деле начал вышивать риторические кружева в деле совершенно проницаемом и очевидном. Понтий Пилат немногословен и несколько косноязычен, - сосредоточенное молчание в ответ на его вопрос об истине мотивирует у него только одно решение: вынести приговор и забыть.

У римлян с пенитенциарными мерами никогда не медлили – «мелкая кража – 30 ударов прутьями»; «преднамеренное отцеубийство – смертная казнь через отсечение головы»; «организация восстания – 50 ударов плетьми и смертная казнь через распятие». Выслушали показания свидетелей и потерпевших – предали наказанию. К слову о распятии, апостол сообщает, что римляне считали распятие самою позорной смертью, на которую осуждались только одни изменники и великие злодеи (Лука, XXIII: 2).

Также, о казнях и телесных наказаниях смотри здесь.

Отсюда можно вернуться к магистральной теме сна.

Понимать фразу «настоящий русский человек [мужчина] всегда спит» буквально не рекомендуется. В данном случае контекст очевиден, - для архаика сон и так называемая «явь» (сгущенный, плотный сон) – не разделены и различаются только акцидентально: в эпоху Предания не было такого бодрствования, которое не координировалось / субординировалось бы сну, и напротив – сны бывали «сезонными», ночными и дневными, вмещая в себя Сакральный Год, Цикл, время человека Традиции.
Что весьма явственно отличается от снов современного человека, - спящего и видящего неясные и болезненные всполохи «своего» коллективного бессознательного, погружающегося в тот же морок разорванного круга-цикла, что и в обыденной жизни.

Отсюда – невозможность толком заснуть, чтобы… пробудиться. Как описывал этот переменчивый, но бесконечный сон Александр Гельевич в «Тамплиерах Пролетариата».

Сны рождаются тогда, когда смежены веки. Русские так и живут. Видят наполовину то, что есть, а наполовину то, чего нет. Тонкое опьянение, неожиданные совпадения, смутные предчувствия... Насколько все это интенсивнее, чем рациональные действия, банальные цели, скупые наслаждения иссохшей в нудном бодрствовании плоти! Русские живут в постоянном предвосхищении "Шоз". Это нам всем понятно и близко. Колючая мгла нашего содержания, мягкая ткань умственного подземелья, белесые пятна родных сумерек.

И Евгений Всеволодович Головин, цитируя Жерара дэ Нерваля:

Вот что писал Жерар де Нерваль в повести "Аурелия" : "Сон - вторая жизнь. Я дрожу, пересекая эти врата роговые или слоновой кости, которые отделяют нас от мира невидимого. Сначала сон похож на приближение смерти : тяжелый туман обессиливает мысль, неопределим точный момент перехода "я" в другую форму жизни. Сумрачное, подземное высветляется, проступают бледные, неподвижные силуэты, что населяют эти лимбы. Затем пространство обретает очертания. Нарастающее озарение придает движение этим странным фигурам. Мир Духов раскрывается." Это написано в [поза]прошлом веке, в расцветающей заре позитивизма под влиянием технициста Сведенборга. "Мир Духов", понятно, есть нечто противоположное тривиальной реальности, нечто романтически желанное. Нерваль, согласно иудеохристианской концепции, признает фундаментальность земли и отводит сну второе место. Куда ближе к Посидонию шекспировская строка: "мы сотворены из субстанции снов". И мы еще более приближаемся к пространству "воды", изучая неоплатоническую идею "эфирного тела фантазии". Восприятие обусловлено душой и зависит от ситуации души. Как сказал Парацельс, "глаз видит благодаря человеку, а не человек благодаря глазу". Душа придает качество данным восприятия. Если душа вялая и монотонная, это фиксируется во всем увиденном и услышанном. Согласно традиционному знанию, "тело души" состоит из тех же четырех элементов, только более субтильных. В современную эпоху, и это очевидно, земля доминирует в "теле души".

Земля? Немного или слишком много - воды, немного воздуха, изобилие «земель», от плодородного чернозёма до бесплодной серой глины, и – никакого Огня. И – никакого равновесия: русский человек стал «дурен» именно тем, что, мало того - не может заснуть, но и просыпается всегда «не по делу». В приступе крайнего раздражения, негодующим и свирепым – ради чего? Чтобы поскорей отделаться от экзистенциальных «злых карликов» и тут же предаться вновь безуспешным попыткам спрятаться за сновидческим экраном. Которая, в свою очередь, удаляется подобно горизонту, по мере приближения к ней – злобных коротышек становится всё больше, всё больше поводов согласиться с этими мельчайшими паразитами, - и самому измельчать, что с обыкновенным русским человеком и произошло. Можешь представить себе «менеджера среднего звена» или представителя нетрудовой интеллигенции, проснувшегося посреди безоблачной ночи с мерцающими звёздами на небосклоне, - и «догадавшегося»: это всё не спроста! Я не могу.
Мы – не можем. Такого не случалось ни в одном из наших снов, за которыми мы пристально наблюдаем на безопасной дистанции – чтобы они не увлекли нас далеко-далеко (да, последнее время мы опасаемся умереть в безмятежном сне и всё пропустить, - нам так хочется увидеть воочию конец человечества). Скорее, он попытается заснуть вновь – ведь завтра ему на работу, и будет внушать себе, что его «блестящую» догадку запомнить – себе дороже.

Что до брахманичего сна – то это сон Абсолютный; так в индуизме, как и в традиционном японском синто – полная не-вовлечённость в циклически замкнутый процесс перерождения. Не случайно в индуизме ничтожение мира названо «Ночью Брамы», - стихийный Космос «засыпает», прекращаются все колебания, все метаморфозы, больше их не случится. Больше никогда.
Некоторые считают парадоксальным, что Садако Ямамура – Спаситель, амбивалентен в единой персонификации с Радикальным Субъектом. Ничего противоречивого мы в этом е усматриваем: цель, вернее – «бесцельность» (Ничто – это не-вещественная и не-сущая цель, но она - есть) задания РС – приблизить достойных того существ к абсолютному финалу. Смерть – подобна сну, и для современного человека этот сон должен быть отраден уже в предвкушении, - так работает изношенный психический механизм, «вселенская усталость».
Пробудившийся же – заснёт, но уже по-настоящему, а не как требует того так называемая действительность: «полуглазами», полуприкрытыми веками, в непреходящем сумраке, не могущем стать ни светом, ни тьмой.

>>>путем мондиалистской экспансии, что ухудшает ситуации еще сильнее.

Кстати, о мондиализме и атлантизме. Эти феномены следуют диалектически из самой сущности европейца; Александр Гельевич в одном интервью говорит, что западоиды, в конечном итоге, столкнулись с онтологической и гносеологической тавтологией, из которой им не выбраться «больше никогда» - рационализм в предельной своей форме иррационален, и наоборот, расщеплённый, деструктрированный иррационализм – высшая степень рациональности. Проблема в этимологическом корне явления, ratio, или – раз-ум, разделённый или разветвлённый Ум. Когда и как именно произошла трансформация западного мышления, - ветви стали враждебны корню? – уже и не важно, это мало кого должно интересовать. Интересует непосредственные (и все косвенные) выводы – западная культура изначально была «запрограммирована» на распад.

Палеоиндоевропеистика своим контрастом с европейскими «науками» это очевидно подтверждает.

Тем не менее гордый европеец не смирился, в том числе в силу непреодолимой мстительности к архаике; мондиализм, насыщенный традиционной символикой от франкмасонов XVIII века до современных ультрапрагматиков - экстропиацев, предлагают множества импровизированных или разработанных в сверхсекретных лабораториях (как правило – фармацевтики), - «магистериумы» на манер «как успокоиться и начать жить» (Карнеги). Несмотря на то, что «направления», «секты» любого характера и свойств, школы и «схолии» множатся по геометрической прогрессии с конца XIX века, полемизируют и открыто враждуют между собой, - это уже мало сопряжено с конфликтом фундаментальным, - Квинты и Кварты, Лунного и Солярного, Почвенно-акватического с Огненным-пневматическим. Женского и мужского начал, в конце концов. Тогда уже становится не существенным, что «первичное», а что «производное», все вышеперечисленные учреждения, организации, сообщества постулируют одно – взаимозаменяемость [через дихотомию мужского и женского], - всех категорий, всех свойств и сущностей, всех критериев, относящихся к качественным.

Из всего прочитанного ты можешь сделать вывод, что постмодерн возник задолго до заявленной Жаном-Франсуа Лиотаром ситуации, но это не так. Хотя, некоторые контринициатический ордена (масонские, преимущемственно), саббатианские секты [напр., т.н. «жидовствующие»], практиковали апроприацию символики в целях сомнительных и представляли собой прото-дисциплинарные диспозитивы. В отличие от постмодернистов в политике, в экономике и во всех сферах деятельности человеческой, у контртрадиции до ПоМо была строгая детерминация – они даже не пытались предположить, что их фатум – служить Иалдабаофу; ПоМо, хотя и возник в следствии тотального сомнения в способности [к] рациональности, свободы воли et ceteris, сохранил главную черту европейского модерна – неизбывное желание, компенсируемое самыми достоверными и правдоподобными иллюзиями о свободе удовлетворять [удовлетворить] .

Даже если удовольствие – это фасцинация; в латинском языке «фасция» это не только перетянутые красным шнуром, либо связанные ремнями, пучки вязовых или берёзовых прутьев (для наказания на месте преступления – «перешёл дорогу» вельможе) – это символ Власти. Красная лента, - менструального, женского цвета, в итоге побеждает «мужественные» прутья, в центре которых – топор (некогда бывший с двумя лезвиями, позже – только с одним, повод задуматься о “расчленении” мужчины уже в античную эпоху); и сразу же трансформируется в собственное Иное, в противоположность. Как излагал этот феномен Евгений Всеволодович в эссе о Лилит [«Странные женщины»] и мы – в очерках о Dai Mahou Touge (大魔法峠) и Bokusatsu Tenshi Dokuro-chan (撲殺天使ドクロちゃん) – на самом деле большей часть – о «странных мужчинах» [не путать с педерастами].

Эхом античности откликнется и вражда всевозможным «гламурам», поп- и трэш- культурам, и другим мероприятиям с аффиксами через дефис «против», «анти» и т.д.: «лучше стану безумным, чем испытаю удовольствие» Антисфена, для обыкновенного человека не оставляет никаких альтернатив, кроме той же рациональности, задерживающей удовольствие, но не отменяющее его. Промедление только в исторических перспективах представляется спасительным, в метаистории же это – недоразумение. Sic, самой «развратной» страной давно уже стали Штаты – эмигранты первых поколений которой были пуританами. Лицемерие? Как бы ни так – вполне возможны самые убедительные логические, психологические и экономические, одним словом – рациональные «доказательства», что добродетельный труженик, в свободное от пахоты и жатвы время совокупляющийся с малолетними дочерями [собственными] стократ полезнее обществу, чем бездельничающий аскет. Уголовное наказание за совращение (ради которого многим и стоит жить) и растление изначально было обманным манёвром, с целью обойти тысячелетние табу на инцест вне исключений из правил (сродни дочерям Лота, - Бытие, Глава XIX, 32 Давай напоим отца вином, и когда он опьянеет, ляжем с ним и от отца сохраним наш род). Кстати, европейские иудео-христианские художники изображали упомянутых дочерей вполне половозрелыми особами.

Иллюстрация: Хендрик Гольциус, “Лот и его дочери”, 1616.

Обязательным в нашем экскурсе будет указание, что выбор зла для ПоМо ни коим образом не соотносится с Правилами Пиетета Прæдестинации, - это не «подталкивание» тварного мiра к неотвратимому финалу, это, напротив – «препятствие без отката назад», в силу которого цикл прервался, и Со-бытие, как и смерть, единственно подлинный сон, - стали невозможными. Более того, не осталось настоящего [id est вертикали] зла, как блага, есть только релятивные категории, - в строгой очерёдности распадающиеся на сегменты-микровыборы. Археомодерн, как и модерн, не говоря уже о постмодерне, каким он существует на Западе, предлагает только один алгоритм: согласно постулатам М.Н.М. – «действуй незамедлительно!», удовлетворяй и удовлетворяйся!

Шаг следующий:
Для любого человека, тем более – Нечеловека, шудрократия – феномен вполне состоявшийся; мы живём в мире, где плакат «Сегодня – конец света!» из Nine lives of Tomas Katz – констатация обыденного факта, только – ничего «после» произойти не сможет, пока РС не подтолкнёт агонизирующий мир к пределу, за которым уже – Абсолют. Чтобы тебе стало понятнее, небольшой крен в область социологии: после «власти шудр» - что? Париякратия? Но от шудры до неприкасаемого один шаг – в традиционной культуре, чтобы совершить этот шаг, [слуге] достаточно одной – всегда фатальной – ошибки. Прислуживающий, а не служащий, всегда находится в подвешенном состоянии, - потому что есть господин, всегда могущий ему сказать – «прочь от Нас!» так, что невозможно ослушаться, или предать казни.

Онтологическая тавтология «конец света без конца» возникает, когда и высшему, и низшему некуда упасть. Дурной раб, как и дурной вольнорождённый предоставлены самим себе, - и оба хотят жить, достаточно долго и в достатке. Даже не притязая на вершину, они составляют гомогенную [также и гетерогенную, аристократический род может смешаться с «простолюдинами»] плоскость – Закон уравнивает всех, нет ничего превыше закона, даже если мир не устоит – да пребудет закон[*].
Здесь проходит демаркационная линия Модерна и ПоМо, выделяя особо «третий фронт», или традиционализм: человек модерна хотел жить «как можно дольше», постчеловек воображает (что внушаемо современной ему культурой) что живёт вечно. Под предлогом желания жить – человек враждует со смертью, по аналогии борьбы яви со сном, бодрствующих со спящими.

[*] – пословица юриста-латинянина.

>>>Коснувшись доктрины NSDAP

…ты допустил одну (как основание для всех последующих) ошибку: Суккуб – Субъект, пред-существующий прежде субъектности и субъективности в человеческом понимании этих определений. Пред-существующий, спящий в Хаосе – до того, как возникло разделение и различие, а также категориальные соотношения частей. Параллель может быть, в известном смысле, - как философская аналогия, с доктринами Ямвлиха – оценивать некое существо, один тип, класс, вне причастности к общей структуры предшествующих Высших и последующих – нижестоящих, совершенно лишено смысла. Отсюда и досадные, хотя и поправимые, недоразумения в оценочных категориях. Предок, как полагает примордиальная Традиция, - это нечеловеческого происхождения существо. Не «просто» архетип, - в ином случае все, а не избранные, рождались не-людьми; аналогия с Адамом Кадмоном может быть лишь в том, что Предок – единственно совершенный (в отношении всех последующих поколений), как «извлечённый» из нетварного Хаоса в виду появления феноменального порядка.

Последующие поколения существ сохранили только воспоминание о его совершенстве, применительно к человеку – воспоминание о собственном происхождении, о котором антропология сообщает или позитивистский вздор о приматах, или отвечает вопросом на вопрос.

Дефиницию Псевдократор, на наш взгляд, ошибочно считать тождественной Первоархонту, и в том числе, если придерживаться директив гностического Мифа, и только избранным текстам апокрифов. Аналогии могут быть обнаружены немногочисленные: миры Наэрго и Эллеонерго – высшие Эоны. В Эллеонерго царит Хаос, созданный из эссенции Наэрго, - постоянных компонентов Хаоса, что сохраняется в явлении при различных его вариациях, в том числе и временных. В метафизике эссенция есть источник или основание существования. Постоянство = атрибут иерархичности, но из последней не следует, что её проекция не подвержена деградации = не-подлинности, чем дальше во-времени, тем очевиднее.
Все миры, кроме Наэрго и Эллеонэрго – промежуточные, - пишут секретари Князя Мiра; это означает в том числе и то, что адепту неполезно мыслить в синхронических категориях и критериях (дескать, что полезно сейчас – вредно в диахронических перспективах, между тем, как надо мыслить что хорошо на этом свете, на том – решительно «никак»).

Уплотним панораму: оценивая тварный мiр в оптике человека и только человека, убеждаемся в негативных исключительно итогах, между тем, как взаимоотношения человека и архонтов гораздо сложнее, чем «сбросил – проклял, а теперь контролирует-принуждает-подавляет, чтобы чего-то не сотворил, чтобы от чего-то не отказался и т.д.». Эта тема регулярно ускользает из наших диалогов, что нуждается в немедленном исправлении.
В целом, купированный гностицизм, особенно, в сочинениях современных экзегетов, напоминает иудеохристианские доктрины, которые следует отвергнуть с самого начала в пользу иного понимания вещей. Да, Первоархонт некогда «вырвался из иерусалимского храма» (построенного архитекторами царя Соломона по проекту пророка Иезекииля); по аналогии сообщаемого Фуко[лтом], дисциплинарный диспозитив изобретён монахами, как ранее указывалось в предыдущих письмах – Игнатием Лойолой, основателем Societas Jesu.

Было бы неосмотрительным умалчивать, что это не просто «очевидный стратегический враг», - в структуре живого Мифа, не существенно, воплощённого в конспирологии или в писаниях герметиков всегда обнаруживается «потайной путь» из диалектической дурной бесконечности самовозрастающего божественного КПП, сродни – кругом враги, сбежать нельзя, потому что незачем и некуда, рано или поздно и нас зажмут в угол и размажут по стенам.

Что касается нашей стратегемы, то в необходимо ознакомится с этим текстом, чтобы понять, чем «угодить» своевольным Отцам сущего:

В конце времен, обустраиваемом в этом мире чрезвычайным оператором-архонтом ангелицей одновременно и неотъемлемо от ритуала возвращения альпийского архонта, втягиваются в иерархию и все живые существа. По закону порядка вещей, более низшее возвращается прежде более высшего, и потому альпийский архонт уходит последним с земли, на которой исчезли сначала люди из альпийской свиты, незаметно для себя поглощенные ясным светом полицаи Абсолюта, и все прочие живые существа, их начальник-же, альпийский архонт, ушел последним, а медаль, данная ему, суть знак окончательной консолидации. После этого в высшие эшелоны иерархии втянулся и чрезвычайный оператор-архонт, а затем Господь Бог отменил все, кроме седьмого неба, чтобы и оно исчезло в гомогенности примордиальной дремы, заполняющей океан ночи космической.

Кстати, несколько слов о иудейской архитектуре. О храмах в Иерусалиме известно следующее; В Иерусалиме стояли два Храма, однако, с точки зрения архитектуры, их было три: Храм Соломона, Храм Зоровавеля и Храм Ирода. Кроме этого, существует также описание Храма, которое дано было Иезекиилю (Иехезкелю) в пророческим видении (Иез.40 — 48) для будущего Третьего Храма. בֵּית הַמִּקְדָּשׁ‎, Бейт а-Микдаш, то есть «Дом Святости»; ивр. מִּקְדָּשׁ‎, Микдаш, также известный в Ветхом Завете как «Бет YHWH» (вследствие запрета на произношение имени Бога читается Бет Адонай — Дом Господа или Бет Элохим — Дом Бога). Часто в поэтических текстах в Пятикнижии [Втор.3:25] и Пророках [Ис.10:34] Храм называется «Леванон» (ивр. לבנון‎, «белый») ["обеляющий", очищающий от греха]. Название «Бет а-Микдаш» (ивр. בֵּית הַמִּקְדָּשׁ‎, Дом Святости) [2Пар.36:7] получило распространение со времён Мишны (II век). В еврейской религиозной литературе широко употребляется название «Бет а-Бехира» (ивр. בֵּית הַבְּחִרָה‎, Дом Избрания) [Втор.12:11]. Европейские художники изображали эти сооружения, с безупречной точностью вкладывая смыслы, о которы, возможно и сами не подозревали.

Посмотрим на эту гравюру, автор которой нам не известен, но - она опубликована не раньше пер. пол. XIX века:

И вторую,

Изображение будущего Храма по книге пророка Иезекииля (гл. 40-48). Автор: французский учёный и архитектор Шарль Шипез (Charles Chipiez), XIX в.

Таким он представлялся крестоносцам, в том числе тамплиерам, и мы не знаем, каковы была их впечатления, когда они оттолкнули мусульман вглубь континента, и увидели руины античного Востока. Мы видим в вышеприведённой иллюстрации ни что иное, как величественную, как и всё священное, цитадель, - Civitas Dei, включающую в себе и арсенал, и тюрьму, и сокровищницу; величественный комплекс для… пленника, - таящегося и томящегося, Бога страшного, угрожающего, смертоносного. Господь говорил с Моисеем "лицем к лицу, как бы говорил кто с другом своим" (Исх 33, 11), в то время как люди, ожидавшие внизу, "не видели никакого образа" (Втор 4,15). Но это не значит, что мистическое созерцание позволило пророку постичь саму божественную Тайну. В Исх 33, 12-23 мы читаем, что человек не может увидеть Бога и остаться в живых. Поэтому на просьбу Моисея дать ему познание Сущего Господь являет лишь отблеск Своей Славы: "Ты увидишь Меня сзади, а лице Мое не будет видимо". Не только Бог есть неприступная Святыня, но и отражение Славы Его на лице Моисея было невыносимо для народа: "И видели Сыны Израилевы, что сияет лицо Моисеево, и Моисей опять полагал покрывало на лице свое" (34,35).

Отсюда происходят всевозможные смешения и реконфигурации в иерархии, нисходящей от Примордиальной. Первоархонт «прибирает» то, что ему принадлежит по праву, - не как «тождественный чему и кому-либо», но как единственный; в данном Эоне не только «нет никакого бога, кроме него», но и вообще «нет никого, кроме него». Включая и патриархальных божеств, политеистические культы, непосредственно примродиальной традиции, - если с ближневосточным, ассирийскими и месопотамийскими божествами Яхве был близок (пример, - деяния пророка Илии, Цар III, доказавшего жрецам Ваала, что его бог – истинный), то в случае с Предком произошла фатальная для многих культур подмена. К слову о цитации Мирча Элиаде – его описания культов Карго, сопряжённых с иудеохристианством, буквально упраздняют завоевания[**] христианских миссионеров,
Процитируем [однажды уже это делали] фрагмент из V главы книги «Космическое обновление и эсхатология»:

Один из наиболее ярких эпизодов в идеологическом конфликте между милленаристскими карго-культами и официальным христианством представляют собой злоключения знаменитого Яли, фигуры первостепенной важности в профетическом движении религии Маданг. Свой рассказ о милленаристских культах Меланезии мне хотелось бы завершить его историей. Яли принимал активное участие в милленаристском движении, содержавшем множество эсхатологических элементов христианства. В 1947 году он был препровожден в Порт Маресби — столицу Новой Гвинеи для переговоров с высшими чиновниками, обеспокоенными его деятельностью. Во время пребывания там он понял, что христиане-европейцы не верят в реальность чудесного карго-корабля. Кроме того, один туземец показал ему книгу по эволюции, сказав, что на самом деле европейцы следуют этой теории. Эта информация глубоко потрясла Яли, ему открылось, что европейцы верят в свое происхождение от обезьяны, иначе говоря, разделяют старую тотемическую веру его собственного племени. Яли почувствовал себя обманутым, он стал яростным противником христианства и вернулся к религии своих предков. Он предпочел вести свое происхождение от одного из знакомых ему тотемических животных, нежели от какой-то сомнительной обезьяны, обитавшей вдали от его острова в сказочные геологические эпохи.

[**] – Почему именно «упразднили»? Культы карго всегда сопряжены с аграрными или иными «почвенными» праздниками, - а также с ожиданием воскресения мёртвых.

На вопрос о болотнице лучшим образом ответят некоторые выпуски Mega Zefal News, а также, напр., "Письма к Октавию" с blud.pp.ru, из которых мы узнаём, что болотница – вещество Абсолютной Смерти, точнее, эссенция, содержащая потенции Ничто, и служащая благородным существам, как средство погружения в Сон, возможный [для смертных] лишь по наступлению Истинной Ночи, тем самым - возвышения над тварным миропорядком.

Выпуск # 560

"Что-ж, муженек, - нарочито вульгарно обратилась к нему Эшвастраэль, - не отметить ли нам сделку как полагается? Я бы не отказалась от стаканчика доброй болотницы."
"Болотницы?"
"Нету. - Догадалась Эшвастраэль и с сожалением помахала хвостом. - А жаль. В мирах, похожих на ваш, делают хотя бы поддельную из сукровицы жертв красной смерти. До настоящей далеко, как маслу до гуталина, но все-таки болотница. Эликсир Смерти. Ммм. Пьют все бессмертные, но не умирают. Но если вы еще не научились, то я не настаиваю. Однако, в таком случае тебе придется отмечать женитьбу в одиночестве, потому что болотница - это все, что меня по-настоящему интересует в мирах, похожих на тот, в котором мы сейчас находимся."

Выпуск # 612

Орден Черного Креста редко направлял своих регулярных сотрудников в горячие точки. Говоря проще, за все время существования Ордена в текущем космическом цикле это имело место лишь один раз, когда заключенный в предыдущем космическом цикле ваш покорный слуга сумел организовать свой побег из сфер заключения при помощи вещества, изобретенного им и впоследствие получившего распространение как Болотница.

Со второй частью вопроса не более сложно, но прежде следует выяснить, о каком «современном» ты спрашиваешь, и тщательно проверить, на каком месте мы «остаовились», говоря – «вот это – диахроническое, это - прошлое, а это со-временное». Неукоснительная субординация Агхорическому Императиву предписывает ни в коем случае не заниматься вредным и скорбным деланием расследований; собственно, дистинкция, определяемая префиксом “со-“ сразу же вытесняет нас в область диалектических отношений и сочетания «частей», как если бы никакого целого, в Хаосе или в Порядке, не существовало вовсе.

Говорят нам, что призыв не расследовать – сущая апофатика, чаще всего применяемая «во зло», вернее, для зло-употреблений, употребления зла, его инструментов и стратегий, что можно расценивать как нарушение Правил Пиетета Прæдестинации. Здесь следует пояснить, что диалектика, любая человеческая диалектика неумолимо ведёт к линеарной, а затем рассеивающейся по образу фракталов по-следовательности, оцениваемой и видимой [эйдетика] как со-временность. Ergo, каждая причина, влекущая за собой следствие, своей очерёдностью с предыдущей и последующей искажает действительность двояко: нарастающим псевдо-хаосом, «беспорядком», возникшим из череды выборов, ответственных и произвольных, затем макро- и микро-выборов, вырождающейся множественностью; во-вторых, деградирующим порядком, в котором всё меньше от субстанциональной и даже символической упорядоченности, гармоничного соотношения вещей (водянистые существа наводняют бездымное потухшее общество, закурить негде – говорит Пата).

Помимо прочего, отсюда виднеется генеалогия всеобщего для европейцев недовольства т.н. классической метафизикой и отрицания холизма. Можно сколько угодно провозглашать себя манифестационистом, продолжая ходить по струночке парадигмы [диалектической или метафизической идиомы], которая у «всех» одна – по мере потери знания о Ничто, и как оно преобразуется в Сущее, мы теряем Бытие. Об этом и повествует Евгений Всеволодович в эссе «Муравьиный лик» - по-хорошему «онтологический знак вопроса» [в порядке феноменологической редукции] должен быть вбирающей сущее бездной-воронкой; но каждый ответ, удовлетворяющий и довлеющий, длит рекурсию от Ничто к Сущему.

>>> упомянул, что С. не терпит индивидуальной идентификации

Там то ли наша ошибка, то ли неадекватно возвращённое сообщение, мы упоминали «идентификации» в целом, идентичность и индексацию. Кроме того, это не-терпение общих критериев и категорий возникает (необратимым образом) только на излёте модерна, когда сами К. и К., размалываются, крошатся, субъекту становится ясно, что подлинную или мнимую влиятельность, власть в модусе Господства и саму свою сущность ему не удастся сохранить. Раз уж мы заговорили о моносубъекте власти, нельзя не упомянуть последнего императора Российской Империи Николая II Александровича Романова.

В канун революции, в переломный момент I Мировой Войны, он подписывает отречение от престола, - одновременно согласуясь с архетипической и мифической парадигмой (Монарх принимает на себя страдания отечества и искупляет вину народа перед Богом и землёй), и с парадигмой модерна – он совершает этот волевой и властный акт как Государь современной [без дефиса] европейской страны. Европейской до поры, до времени, при втором генеральном секретаре ЦК КПСС Россия уже развёрнута сразу во всех направлениях, - как и подобает Империи.
К слову же об империях – в модерне они или угасают, или трансформируются в нечто иное, враждебное к империи эпохи Предания. Александр Гельевич, основывая на геополитике предназначение и смысл России как империи, о том и заявляет – необходимо избежать этих сценариев, угасания и метаморфоз в лже-империю с тендированием к мирному колониализму [парадигма Штатов].

О богочеловечестве, summatim, потому что многое о нём уже поясняли выше. Этим словом следует пользоваться крайне осторожно, в виду испорченности его иудеохристианскими доктринерами самого разнообразного характера, и ни в коем случае не применять его в отношении современного человека. Как известно из традиционных источников, всё решает близость к Предку, высшим родам, согласно Герману Вирту – расе. Причём, все традиционные источники убеждают в одном – вырождение началось с пагубных и порочных во всех смыслах смешивающих браков; в род привнесены не только чуждые гены, - тлетворные идеи, о которых матушка-градоправительница сказала: их мудрецы возомнили, что боги мыслят их умами [мозгами - в переводе А. Кондратьева]. Это и есть субъект-объектные отношения между проекциями, эманациями и персонификациями, - пока метафизически статуарен и неподвижен, укоренён в сакральной почве род, они не прерываются.
Каждый отец семейства, - Солнце для жены и детей своих; каждая мать – сама Земля, одновременно прародительница и дочь Предка. Когда произошли первые столкновения между мироощущением рода и неких «пришлых», постепенно начала происходить фундаментальная инверсия основополагающих для архаика категорий. Сакральный брак между Отцом, который ещё и сын, и Матерью, которая также дочь, признан «инцестом» и запрещён.

Проследим связь с возникновением монотеизма: материанство и сыновство, отца и дочери разлучены, род в примордиальном значении слова прервался, как же свести мужчину и женщину – некогда изначально сужденных друг другу Мужа и Матерей-дочерей? Да, их надо обязать друг другу, их надо сделать должниками. «Ты – плоть от плоти моей», обязана мне существованием (когда как ребро лишено «сухой крови» - костного мозга); своим падением я обязан тебе, женщина, - когда запретный плод «надкусан», и впору задуматься, было ли целесообразным съесть его целиком. Это справедливость сугубо экономическая, а не сакральная.
С тех пор нет такого кредитора, который ни был бы должником – каждый заимодавец, ростовщик обязан своему клиенту тем, что последнему вообще позволено брать в долг [с процентами или без оных], возвращать или не возвращать по своему усмотрению. Фридрих Ницше эту мысль выразил дословно – всё человечество оказалось в долгу у незваного гостя, отсюда происходит неправомерное «рабство», когда раб куплен не в результате завоевания, - не как пленник, но, вообще не подозревая о «своей» купле-продаже на мировом рынке.
Отметим, что Субъект модерна единственно не может избежать этой фатальной сделки; по существу, он всегда берёт у Бога взаймы, воздаяние не заставляет себя ждать. Порабощение, вначале – архонтами, а затем, в порядке неполного редуцирования, - женщиной, как амбивалентным кредитором и должником, для иудеохристианского модерна непредотвратимы. Отсюда следует наше категорическое неприятие модерна, - только долженствующего, и в процессе раздачи долгов вынужденного сдать титул и поместья Господина. Quod erat demonstrandum.

Теперь возвращаемся к срединной опорой точке: нужен ли низший Эон – высшим? Гностические доктрины, строго говоря, и воспользовавшись определением Евгения Родина, - антияхвистские, полагают, что не нужен, и пребудет отколотым от высших, пока Иалдабаоф не исчерпает окончательно потенции, похищенные им у Матери. Барбело-гнозис же вводит в миф эманацию Аутогена, а именно – Эпинойю Света; в «христианизованном» гнозисе являющимся персонификацией милосердия Самородного Отца и Эоном-проводником, - Христом, что было для своего времени «инновацией», а в иных оптиках – восстановлением симметричных отношений между тварным и не-тварным, безо всякого «принесу вам взаймы спасение».

Что касается фатума Первоархонта, - как указывали нам Коллектив Бесов, невозможность [для него] быть принятым в сонм, в том случае, если он не «опомниться», может расцениваться как рекурсивное наказание; иное дело, что вопрос «доколе?!» в отношении архонтических игр лишён смысла. Если локализованный и строго функциональный архонт из повести о кондитерских изделиях Князя Мiра обретает своего проводника, следует припомнить, что его роль в космогоническом спектакле - эпизодическая, его значение также далеко от возвышающегося над престолами, как и человека, - от него самого. Ангелическая же иерархия аналогично тому достигает некоторого “потолка”, за которым их экзистенциальная сфера не распространяется; Десятый Интеллект становится Первым, уничтожив всё, что под ним, - многогранник иерархий свёртывается в одну точку, воссоединяясь в единое, и в низшем Эоне «погибнут» все позвоночные и беспозвоночные, растения и микрофлора, все насекомые и даже пауки, все атомы будут расщеплены, все стихийные всполохи, колебания и импульсы прекратятся, и настанет Ночь Брамы.

Это ли не то, что нам надо?

T. N., десу