Άκμάζει άπό των ύπαρχουσων έλπίδων έκπίπτω. Некоторые замечания о Радикальном Субъекте.

Человек не может ничего утверждать

о Боге или Бытии вне ангелического
контекста, вне огненного пространства
застывших в вечности энергий.
Онтологическая мысль безличностна
и надиндивидуальна; она не может
быть затронута низшими стихиями
психики и подвергаться влиянию грубо
материального мира. Но этот вечный
огонь для метущейся души воспринимается,
скорее, как холод, как неподвижность,
как царственный полюс, звездный гвоздь,
вокруг которого вращаются сферы
проявленной реальности.

Александр Дугин. «Бремя Ангелов».

Следует сказать о задаче Иерофанта.
Смотри! Вот три испытания в одном,
и оно может быть задано тремя путями.
Грубые должны пройти через огонь;
пусть тонкие будут испытаны
интеллектом, а возвышенные избранные –
высочайшим. Так будут у вас звезда
со звездой, система с системой;
и пусть ни один не знает другого вполне!

Книга Закона.
Записанная Алистером Кроули
перевод Андрея Чернова

I.

Нам задали вопрос прямо: как соотносятся феномены, – образы и смыслы, - Христа и Радикального Субъекта. Если следовать неумолимой исторической диалектике (не марксистскому догматическому истмату), получается – никак не соотносятся. Христос и в манифестационной, и в креационистской оптике – сакральное per se, современный Радикальный Субъект же, будучи «единым» в традиционном смысле слова (статья Олега Фомина на тему, сравнительно краткая и простая), является уже когда сакральное внеположно и породившему его миру, и пост-человеческому. Вся метафизика распадается, опустошая или просто обнаруживая пустоту. Откуда же эта индивидуальность, т.е. буквально переведя термин – «неделимость», и насыщенность?
Представляется, что это имманентное качество самого Полюса. Радикальный субъект – это финальная стадия всего, Ангел Багряный (Десятая ступень в иерархии Умов, см. сочинение Шихабоддина Яхьи Сохраварди [Шайх аль-Ишрак] с примечаниями Милого Ангела), пик и апогей, Аз в-себе, и Омега вовне, не в том смысле, что употребляют греческие фонемы этологи.

Сходство РС с Христом заключается в сотериологической оптике. Что есть «утверждённая смэрть» (через “э”, а не ѣ) для современного человека? Спасение, в известном смысле освобождение от ещё более худшей участи. Борхес, кстати, весьма проницательно охарактеризовал «прерывистость» Ницше, - Ницше ценил людей, которые смогли бы вынести циклически замкнутую вечность, - в его понимании человек проходит все нисходящие градации от примордиального совершенства до чудовищного ничтожества, близости к Ничто, как полному ментальному и духовному опустошению.

Последнее мы и видим на примере современного постчеловека, отличающегося от «пустого» архаика тем, что в нём уже нет никакой потенциальности. Очень показательно, что наиболее «красочные» и подробные эсхатологические мифы относятся к архаическим культурам, или же черпают символизм из примордиальной традиции: архаик до-сознательно ощущает, что рано или поздно ему суждено трансформироваться в человека по-следующих парадигм. Sic, русскому человеку совершенно очевидно хочется «в модерн», и вместе с тем «боязно» повторить участь западоидов, чей модернизм длился всего три столетия с небольшим. А после настают «времена», когда не до архаики.

Исключения, как ни странно, обнаруживаются в каноническом своде эсхатологии: Апокалипсис апостола Иоанна отличается от традиционной и гностической эсхатологии строгой последовательностью событий, «темперированностью», за которой следует абсолютная «асимметричная» победа. Время прекратилось не только для того, чтобы позволить случиться как и [лже-]чудесам антихриста (чудо возможно, когда приостанавливается время), так и потому, что человеку оно больше не потребуется: настанет вечно-благой Эон. В известном смысле пророчества апостола сбылись, а не «сбудутся», и об этом свидетельствует не только многочисленные параллели и аналогии с произошедшими уже в истории (как она «существует» в модерне) «случаями» общемирового масштаба.

Прерывистое время модерна уже завершилось, время Традиции ещё не возвращено в итоге преодоления предела между началом следующего и завершением текущего Цикла, а мы всё ещё «живы». Апокалипсис Иоанна вполне определённо противопоставляет две первые парадигмы с вечностью и темпоральностью, соответственно, - тому, что случается после ничтожения времени, как такового. Человек постмодерна, или постчеловек, таким образом, мёртв с самого начала, и ему, как ни объясняй фундаментальное различие с причастным циклу, или причастным прерывистому времени, будет всё равно.

Здесь начинается самое интересное. Сакральное не субординирует ни мысль, ни деятельность, не артикулирует Слово, и доступны одни лишь индифферентные (внеположные традиции), или профанные, в том числе деструктивного характера теории и практики, - стало быть, традиционная сотериология, как она дана в канонических источниках, в апокрифах и гетеродоксальных учениях, «не сработает». Понятно, что человека реанимировать не получится, его можно «подтолкнуть» к гибели; но тогда он потребует разве что надлежащего похоронного обряда, чтобы воскреснуть. И основная проблема постижения Радикального Субъекта человеком состоит в том, как должен происходить этот «обряд».

Александр Гельевич говорит: ищите РС на полюсе. В сакральной географии полюс изображался как отдельный континент, и имя ему было Terra Incognita. Неизвестные земли населялись сплошь мифологемами: Евгений Головин описывает в «Весёлой науке» средневековую карту, где на периферии неизвестных земель начертано: «Hic illic ago serpeno», - Здесь живут драконы. Неизвестных земель не осталось, а драконов истребили европейские интервенты-колонисты; географически и геополитически полюс, в настоящее время – Центр, сосредоточие парадигмы, одной из трёх. И первой из них будет не премодерн, это будет Археомодерн, наивысшую концентрацию которого мы находим в России и, что нисколько не странно, в Японии. Причём, подчёркиваем, интеграция вестерновых компонентов, в культуру замкнутую и самодостаточную, как дальневосточной островной империи, крайне затруднено, Япония сама себе центр, периферия и полюс.

Геополитическая специфика угадывается и в эсхатологическом мифе Японии. В культурных артефактах, будь то тексты, изобразительные искусства, или кинематограф, конец человеческой истории, манвантары, и конец кальпы, т.е. всего миропорядка, всегда – или откладывается, или остаётся за кадром, за краями полотна, между строк. Известно, что конец манвантары — это конец Ману, т.е. исторического субъекта, представляющего собой сумму индивидуальных человеческих субъектов. Смерть Ману — это смерть земного человека в его архетипе, это архетип человеческой смерти (АГД). Японская мифология и дальневосточный «неогнозис» предлагает вместо завершения человечества трансформацию. Традиционная репрезентация такого мифа: リング Ringu Хидео Наката.
В сиквелах «классического» Ringu («Круг» а не «Звонок») Садако, Спаситель, но никак не «каратель», воскрешает нужных ей мёртвых (ею же и убитых). Не-человеком Садако являлась с самого начала, происходя от морского божества (мать родила её прямо в океане). Предположительно отцом Садако был Сахимоти (появляющегося, чаще всего, как персонификация Вани — в облике крокодила или акулы, опасного для людей). Практически весь символизм リング так или иначе отсылает к традиционному Мифу, изменившего только внешнюю форму. В конце правления клана Токугава, периода Эдо, демонические сущности «выползали» из колодцев, голландских зеркал (редкое исключение импорта) или просто из «зеркальной» поверхности водоёмов; вероятно, тем же способом, что и Садако. Перечислять, впрочем, можно долго, поэтому этим и ограничимся.

Вторая категория сюжетов, экзистенциальная: РС в «обыденной эсхатологии», например, Pulce / Kairo / The Circuit / 回路 Киёси Куросавы [2001]. Главное в этом фильме, и особенно интересно нам, потому что аналоги этому эстетическому компоненту крайне редко находится мировом кинематографе – поэтика опустошённого пространства. От чего опустошают? От действующих лиц, от акторов, исполнителей как можно большего количества бессмысленных и бесполезных жестов. С самого начала видеоряда режиссёр и оператор создают минорную, траурную и, вместе с тем, мало напряжённую атмосферу, как и подобает на похоронах. Все уже умерли, а то, что продолжают умирать – сиюминутная мимолетная досада, ничего серьёзного. Зрителям следует обратить внимание на один существенный аспект: кадр никогда не насыщены динамикой сверх того, что можно различить с первого, "расслабленного" взгляда. Интенсивный темп циркуляции знаков и вещей в крупной метрополии (сюжет развёртывается в современном Токио) скрывается в минималистических дворовых ландшафтах, тесных комфортных квартирах, покинутых ночных залах с игровыми автоматами, затемнённых коридорах. Персонажи несколькими небрежными жестами и краткими фразами определяют ситуацию, и… всё, больше ничего не происходит.
В отличии от большинства эсхатологических «пост-мифов», где актёры и реквизит подобран экспрессивно подчёркивающими «панический» ускоренный темп, что не слишком сочетается с характером Радикального Субъекта, никуда не спешащего, в том числе и обнаружить себя – зачем ему опознание, если и так никто, почти никто не поймёт его ответственной миссии в этом мире. В «Жёлтом» (Kairo) одиночество и разорванность каждого отдельного существа, с его поверхностными воспоминаниями и переживаниями здесь-и-сейчас не встают в оппозиции так называемому мистицизму: так как вероятные и даже исключительные реакции персонажей заведомо ясны, внимание акцентируется на деталях интерьера, расплывчатых контурах призрака, складках трепещущих на ветру штор, волнах безбрежного Океан[ос]а, с затерянным в них крошечным туристическим кораблём. Который уже вовсе не Ноев ковчег, прибежище малого сотера с ближними его. Это последнее поколение. Они, осознавшие, не будут продолжать род свой.

Третья модель: «Руки Творца». Конфигурация, развёртывающая путь РС от полюса к центру. В сериале Ergo Proxy Винсента, РС в человеческом обличие, внешний мир, им же и созданный, не принял; крайне немногие люди, суть единственные выжившие, буквально «сделали свою жизнь укором творцу». Остальные гибнут по инерции, не успев или не сумев изменить свои представления о мире. К Ergo Proxy мы ещё обратимся, а пока – предварительный вывод:

Итак, что есть Спасение для жителя «Страны восьми миллионов духов»? Стать "нужными" Радикальному Субъекту, не существенно, явился ли он уже, или явится в самый непредсказуемый момент. Узнав о скорой гибели, надо предварительно разузнать все подробности ситуации.
В Ringu журналисты вопреки скепсису и непониманию коллег – начальства – окружающих усердно реконструируют биографию Садако в физическом мире. Первые свидетельства создают обманчивый облик жертвы и типичный для западных нео-мифологем мстительных характер.
К слову: на Западе очевидна прямая зависимость «мрачных псевдо-мифов» от модернового и постмодернового ressentiment'a. Обыкновенным подонкам, outcast с точки зрения нормы, даже после смерти неймётся, и они требуют к себе внимания, далеко не всегда понятно, зачем и какого именно. То ли это «самопожертвование», извод неумолимой деструкции, надоевшей самим разрушителям и ниспровергателям; то ли агрессивный психоз, унаследованный из каких-то предыдущих эманаций (воплощений), направленный против определённых фигур.

В этом отношении проявляется фундаментальное различие РС со всеми продуктами предыдущей серии подобий без оригинала. Радикальному субъекту незачем кому-либо мстить, включая тех, кто старался некогда воспрепятствовать его осуществлению. Он всегда появляется своевременно, потому что нет ни одной силы (сакрального порядка) сдерживающей или детерминирующей его.
То, что в сущности РС виднеется что-то от сакрального, тоже «съедается» парадигмой, - Радикальный Субъект в состоянии архео- и пост- модерна «приходит» не для того, чтобы возвратить, для того, чтобы убрать онтологический мусор, тянущий индивида куда-то в сторону от Цикла.
Таким образом, встречаются два основных вектора парадигмы – центробежность и центростремительность. В постосвременной ситуации РС представляет собой центробежную предельную силу в начале и центростремительность в завершении.

Диссоциация и концентрация случаются едино-мгновенно, итог – уничтожение всего сущего. Начали с полюса, затем перешли на периферию, ударили по «ядру», вместе с тем - в предельно сжатые сроки, развёртывая всю полноту бытия, которую человек уже не воспринимает. Багряного Ангела Сохраварди описывает как "герменевта высших миров", "переводчика" и посланца высших херувимских Интеллектов, которые не входят непосредственно в контакт с людьми. Что значит непосредственно? Через символизм и иносказание, не позволяющее себя низвести до буквального перевода. Герменевтика РС, в известном смысле – импровизация, дающая уму новое (учение об РС как будто появилось "вчера") понимание, а глазам – оптику, невозможную при строгой «каноничности», в рамках любой орто– и гетеро-доксии.

Изучение доктрин Традиций, их глубокого символизма и артикуляция мышления в перспективе традиционной же гносеологии отвечает человеку на вопрос, каково его место в небесной, и не только, иерархии. Отвечает иносказанием, но не исчерпывающейся риторической формулой с каким-либо нравственным содержанием. Современный человек, узнав «обо всём, что опасался спросить» в свете Традиции, логически придёт к выводу, что неисправимо испорченному порядку можно желать только скорого исчезновения.
Как и было бы приятно сознавать свою исключительность, быть избранным среди множества званных и ещё большего числа тех, кто не удостоился и этого. Знающему о лучшем и поставленному в известность о перспективах, невыносима сама мысль о том, что его инициативы не изменят ровным счётом ничего. Радикальный Субъект исполняет упования знающего, концентрирующего восприятие не на том, что так, или иначе исчезнет, - на том, что «случится» в по-следствии, а иными словами – в самом Начале Начал. И продлиться до тех пор, пока… о том, что произойдёт во Втором цикле, после завершения манватары, нам ничего неизвестно.
Об этом традиционные источник не сообщают ничего: в эсхатологическом мифе Майя (в корпусе текстов «Чилам Балам»), после пятого человеческого века, конец которого назначен на 2012-й год, завершается ВСЁ. Ближе, гораздо ближе, чем эпилог Кальпы в индуизме.

Предположим, что в этот критический срок надо «уложиться», во чтобы то ни стало. Что можно успеть сделать за три года? Поставить информационный фильтр, презрев общепринятый алгоритм, отсечь засоряющие восприятие и память источники; выучить язык, - чтобы суметь обратиться к Грядущему.
Каким будет этот «язык»? Это не только теургические заклинания, не язык птиц, и не фонетическая кабала (с одной “б”) – предшествующие фазы, служащие гносеологии. Сакральная лингвистика позволит улавливать тонкие параллели между происходящим вопреки а-событийному Dasein, и предсказанному в традиционных источниках.

Мы назвали коммуникацию человека с РС языком психики, задающим «тон» коллективному бессознательному. Если душа традиционного индивида была строго субординирована первоначалу, вне связи с частными симпатиями или антипатиями, то современный человек такой совершенной простоты лишён: психология от времён начала эпохи Модерна (в каждой стране своевременно) настаивает не некой привилегированности человека между прочими существами, а через дистанцирование человека от иерархии Иных - от самого Άρχή .

Классическая психология, с самого начала занимавшаяся ложными паттернами или «сталкивая» смыслы в область индивидуальных переживаний (тоже, случается, ложных), побуждает едва ли не панибратски относится к тому, на что один, а в настоящее время и множество типического индивида (не отдельного существа) притязать ни коим образом не может. Это особенно важно в свете терапевтических инициатив, когда дело касается Археомодерна.

Например, то, что нам сообщает Коллектив Бесов:

Премодерн двойственность рессентимента решает прямо противоположно Гештальту - отрицая новое переживание, сводя всё к изначальному (даже не к старому) переживанию, не принадлежащему отдельному человеку. Таким образом, любое травматическое переживание сакрализуется, упорядочивается, находится его место в процессе космогонии по принципу подобия, оно не является несчастным "случаем", напротив, необходимым элементом.

В состоянии Археомодерна сакрализация осложняется тем, что травматический опыт, болезненное разочарование – фрустрация, разрушение интроектов вдвое сильнее нарушает хрупкую связь с архаикой, не перестающей напоминать о себе непредсказуемыми реакциями индивидуального и коллективного бессознательного. В итоге образуется идеальная почва для мстительности в отношении прошлого, как ни было бы он далеко. И, парадоксальным образом, это также симптом дряхлости человечества: как ни кто иной, раздражительные старики испытывают пиетет к собственным приятным переживаниям, провозглашая их единственно заслуживающими внимания. Под предлогом своей компетентности, разумеется, - психоаналитик, редуцирующий всю сферу воспринимаемого вплоть до перцепции в эмбриональной стадии развития организма, так же стар, хотя пробует с некоторым успехом это отрицать.
И вопрос состоит в том, как «переубедить» собственное бессознательное в свете платоновской максимы из «Послезакония»: Ты и не замечаешь, что всё, что возникло, возникает ради всего в целом, с тем, чтобы осуществилось присущее жизни целого блаженное бытие, и бытие это возникает не ради тебя, а, наоборот, ты ради него.

Обыкновенно, узнавание символов и смыслов традиционного порядка воздействует сродни антидепрессантам. Ага, - воображает себе современный человек, - раз это есть, стало быть, не всё так страшно, не всё так плачевно, а раз есть я, постигший, стало быть, ещё лучше. Крайне немногие, кто не питает инъекциями психостимуляторов лучшие надежды, давно же не интересуются перспективами человечества, а также апостериорно (когда уже всё ясно) риторическими вопросами «Что делать?».

Современная культура в целом, а не только парадигма постмодерна выработала очень простую и удобную методу, позволяющую сдерживать психику на уровне перманентного флегматика. Релятивизм, который ничего не сравнивает, скрывает возможно относительности и сравнения в дискурсивной неопределённости. Подобно тому, как физика диссоциировала первоэлементы на атомарные массы, категории иерархической причастности, долженствования и безответственности, знания и невежества распылены в социальных, экономических и культурных сферах. До того состояния, когда дефинировать что-либо одно типическое или родовое невозможно: это и внушает оптимизм индивидууму, надеющемуся, что именно он, и никто другой, обретёт некую свою самость и естество в «хаозмосе» мельчащих частиц – символов и смыслов, действенных в течении одного (или нескольких) мгновений.

Радикальный субъект соберёт первоэлементы воедино. И сомнительно, что это мгновенное для не-человека Magna Opus будет замечено. Невероятно то, что смеют предполагать люди: РС является единожды не для того, чтобы доказать кому-либо превосходство Великого Делания перед другими методами.

К слову о переводе: на греческом «φλέγμα», флегма, означает - «влага», «мокрота». Влажность, водянистость может быть ассоциирована с Первоэлементом по Фалесу Милетскому. Впрочем, архаика-Фалеса очень скоро потеснили Анаксимен с первичным Воздухом, а позже – Гераклит с Огнём. В этом мы усматриваем смещение основополагающих компонентов парадигмы: Фалес суть последний носитель титанического сознания, замкнутого круговоротом Океан[ос]а, вечности «всюду», а не только в инобытии.

Тем не менее, «водянистый» флегматик в настоящее время такая же невероятная редкость, как и «насыщенный Огнём» человек – в большинстве случаев флегматика распознают как попросту безразличного, уже не способного испытывать и чувства, и глубокое осмысление. В «огненном» же виднеется инертная страстность, побуждающего бурно реагировать на все причастные и посторонние раздражители. И то, и другое напоминает современную оперу, где исполнители ролей имитируют ликование и траур идентично. Флегматик и сангвиник в рамках назначенных им ролей негодуют и радуются, и мы предполагаем, что РС, дарующий освобождение от страстности предыдущего Десятому интеллекта, равно как и от чувственности, уже неостановимой, неисчерпаемой.

Sic, в современной инфосфере, внимания заслуживает лишь то, что подводит окончательный итог кажущимся беспрестанными потокам «сведений». Бессмысленно задавать вопросы, касающиеся продления, любого продления: удовольствий и страданий, которые тоже трансформируются род наслаждения.

II.

Функции Ангела-Посвятителя, - пишет комментатор текста Сохраварди, - близки функциям Святого Духа-Параклета в христианской традиции, где он, в отличии от Единого Христа, Одного для всех, открывается каждому существу в особой форме, ритуально воспроизводящей "индивидуализированность" самой человеческой души (примечания Милого Ангела к «Багряному»). С другой стороны, герменевтом, или самим Гермесом, божественным посланцем, оказывается сам Христос – это канонический для гностиков Апокриф Иоанна.
Отсюда становятся возможны смешения дефиниций и категорий: Радикальный Субъект пребывает в постоянном движении вокруг оси, абсолютного центра, или Христа, – стремясь к ней / Ним слиться.

Андрей Чернов пишет о Христе следующее, -

Настоящего Христа мы не знаем. Или почти не знаем; гностики смутно чувствовали его (известно буквально лишь следующее: что он эон, посланник, побуждающий душу всё вспомнить, и проводник), но, увы, говоря о нём, пытались использовать ровно тот же материал, что и для двойника Христа. Пожалуй, всё, что культуре и мейнстримной традиции известно, сейчас касается лишь двойника Христа.

При этом и в гностических учениях Христос – выше ангельской иерархии. Он происходит от наивысшего из Эонов, и, вопреки этому, «заинтересован» в том, чтобы распространить милосердие Отца (на этом основано учение о барбело-гнозисе) на низший физический миропорядок, позволить Человеку, своему младшему собрату вспомнить о первичном совершенстве своей природы, только отягощаемой тварностью.

Десятый Интеллект же – единственный из ангельской Иерархии, кто участвовал в творении физического мира. Если «оценивать» его в ортодоксальном ключе, мы придём к крайне противоречивым выводам: старший брат Небесного Адама и младший – высшего Эона, Христа, ассоциируется с Сыном Утренней Зари, Люцифером в герметике, с Первоархонтом в учениях гностиков и другими устрашающими обыкновенного человека мифологемами. Но человеческие симпатии или антипатии в данной ситуации ничего не решают, к этому необходимо притерпеться с самого начала, когда мы начинаем опознавать РС, помылим Его.
Из предыдущего возможен тезис, что Радикальный Субъект, не является посланцем этого миропорядка. Первоархонт и соподчинённые ему Иерархии в неогностических доктринах уже безразличны к судьбам собственных креатур, достигших предела вырождения.
Притом же, - ничто не свидетельствует об «инструкциях» РС от высших Эонов. В системе координат эстетики, - предел Миропорядку будет положен без каких-либо общепринятых и в частном понятных символов. В данном случае, мы думаем, вполне уместно сравнение с психоанализом – отсылка к со-бытию некорректна, со-Бытие внеположно индивиду, равно как и индивидуальному бессознательному. подробнее об этом будет сказано далее.

Мотивы Космократора столь же малопонятны, собственно, неизвестны. Моральное объяснение падения Сатаны и Люцифера (гордыня) -- это лишь довольно примитивное и упрощенное толкование того факта, что некоторые ангелы думают о Принципе не так как остальные. Или иными словами, ответы на важнейший онтологический вопрос могут быть как верными (хотя и довольно разнообразными -- множество ангелов света), так и неверными (и здесь тоже существует определенное разнообразие) - пишет Александр Гельевич (ст. «Бремя Ангелов»). Стало быть, само творение физического Мира не должно рассматриваться лишь в порядке некого вызовы Отцу, - смотри, что Мы (падшие), можем самостоятельно.

Но очевидно одно – Радикальный Субъект – это орудие испытания заведомо ошибочной тварности «на прочность». Испытание, которое покажет, остаётся ли в мире тварном что-либо, незначительная мелочь, достойная сожаления и спасения.
В вестерновой, несколько насмешливо-нигилистической, оптике фильма Nine lives of Thomas Katz – ничего не жалко, как ни проявляли бы своё со-чувствие исполнители главных ролей, РС и Катехон соответственно (Томас Фишер и Ян МакНэйс). Первый, как совершенно свободный от десяти уз (пять внешних чувств и пять внутренних) воспринимает стираемый Мир в перспективе непредотвратимого, о чём и говорит в финале Второму.

Кстати, о сатире и юморе: что касается азиатского гротескного, нередко - утрированно-психотического юмора, то он отличается неясной для европейца осознанностью. Там, где европеец пытается найти «остроумие», и приходит к выводу, что проще рассмеяться (перевести всё в шутку), японец засмеётся автоматически, всегда своевременно и по ясному ему самому поводу. В том числе и от радости сознания того, что в «постылом миропорядке» ещё что-то происходит.
Так, в фильме «Tôkyô zankoku keisatsu» прямолинейный сюжет изредка прерывается рекламными паузами. Что предлагают зрителю? Наиболее удобные инструменты для суицида, услугу «дистантная казнь» (при помощи «виртуальной катаны» можно отмстить убийце члена семьи), «приватизированную» полицию, по существу - клан наёмных убийц. Видеоряд рекламных клипов полон ликующего смеха, в контрасте с «окаменевшими» лицами зрителей. Это и есть постмодерн, рассматриваемый со стороны, как диковинная экзотика. То, что в модерне и археомодерне удавалось выставить на периферию, маркировать «маргиналией», в постмодерне низведено для безразличной обыденности. Реципиент, мыслящий категориями архаики и в системе координат археомодерна смеётся тому, как средневековый читатель над раблезианским гротеском – это смешно как нечто совершенно невероятное, к тому же, поданное в формах наивной серьёзности происходящего.

Также мы уже отмечали невыносимую для большинства современных людей обыденную серьёзность, даже когда на экране происходит какая-то феерическая буффонада (та, что таит в себе смыслы). Атлантисты, к слову, быстро поняли опасность, исходящую из образности РС. Оригинальные «Звонки» (впоследствии ещё многие канонические «ужасы», напр., «Проклятие» Такёши Шимитсу) сначала свели в плоский и рессентиментный римейк. У западной лже-Садако откуда-то появилась мстительность к матери, комплекс Электры. А затем и вовсе подвергли осмеянию в тошнотворных формах. Это естественная для падшего человека защитная реакция, которую, к сожалению, продолжают возводить в категорию общепринятых.
Александр Дугин однажды сказал, что у тамплиеров, например, не было никакого юмора. Формально-логически можно заключить, что это прямое следствие бесстрашия, хотя жизнь адепта ордена и так была насыщена страхом. Страхом Божьим, вместе с тем, позволяющим пренебрегать всеми прочими чувственными раздражителями: для адепта ничто не страшно, в том числе медленная мучительная смерть, страшит «попасть в руки Бога Живого». Прежде смерти, до пробуждения ангелической природы в этом грубого изготовления предмете – физическом теле. Подлинным ощущением страха от Бога обладают только Ангелы, - sic, в человеке в момент опасного сближения гипотетически должны пробуждаться свойства ангелического порядка. Но в человеческом per se сознании и бессознательном этого не происходит.

Терапия мысленного поля – используемая преимущественно, в практиках НЛП, для лечения депрессий, зависимости и фобий. Безотносительно применения в этих терапевтических методах акупунктуры и массажа, воздействие через телесность – известно, что НЛП вообще, ни коим образом, не интересует осмысленность тех, или иных действий, значение человека как такового; организм и мышление – просто вещи, нуждающиеся в периодическом ремонте.
Тезисы Ассоциации TFT гласят:

# Что если проблема вернулась?
Бывают случаи, когда проблема, полностью устраненная во время лечения, может возвратиться. Если это происходит, позвоните своему терапевту. Ваш терапевт не только устранит проблему, но и выяснит, почему так произошло - очень часто в силах терапевта устранить ее во второй раз уже навсегда, принимая во внимание факторы, вызвавшие проблему к жизни еще раз.

Внешние факторы в данной ситуации сами собой ведут к выводам, что современный человек проходит непрерывный «курс лечения»; неустранимые проблемы исходят от тревожащих бессознательное (своим контрастом с аморфными представлениями и интроектами) смыслом. Не ангелическая природа внушает страх, в том числе и самоё себя (глубины падения, которые «ниже Ничто»), страх – это сбой алгоритма поведения тех, кому падение уже не грозит, прочно вросшие в зыбкую почву ир-реальной, потому что искусственной, постсовременности, в самом низу иерархии существ. Совершенным лечением была бы трансформация человека, как биологического существа, в Иного, но мы знаем, что это уже недостижимый горизонт. То, что любые аллюзии к над-личностному значению человека (вне «личностного значимость теряется), вызывают зачастую нездоровый смех, свидетельствует о том, насколько страшно обращаться к этой области эпистемологии и гносеологии. Иными словами – к самым их началам, - когда пра-европейцы впервые обнаружили, что их потомкам свойственна деградация под влиянием смешения рас и традиций.

В конце этого «Багряного ангела», как замечает Корбен, происходит инициатическое отождествление всех действующих лиц: человек, бывший "соколом" (ангелом) снова становится соколом, причем как говорится заключительном стихе - единственным соколом, необходимым всем охотникам мира. Он же становится Хизром, обретшим Источник Жизни, а следовательно и самим Багряным Ангелом, а следовательно, и Луной и деревом Туба, и Симургом, и Мечом Любви (который убивает, но и воскрешает этим убийством), и двенадцатью цехами Зодиака, и горой Каф (Осью Мира).

В “Ergo Proxy” попутчики РС в путешествии на край света пытаются в меру сил разгадать психологию РС. Кстати, единственное существо человеческого происхождения из команды путешественников «в поисках Ego» до последнего не признаётся в не-человечности Творца, просто потому, что «её так учили». Зато роботы опознают не-человека почти сразу. После “эпидемии cogito” (когда робот начинает мыслить самостоятельно) роботы, как и РС, выкинуты из человеческого мира.
Почему до пробуждения РС воплощается в «отбросе» собственного же миропорядка? Потому что с высот его Иерархии, а в физическом мире выше Космократора – Первоахонта нет никого, дефект мироздания «не заметен», намеренно не замечаем, как нарушить архонтическую автаркию само-сосредоточение. Но достойные [снисхождения и сострадания] существа, пусть и не люди (Рил Мэйер тоже не человек, это одна из физических эманаций Монад Прокси) требуют вмешательства Творца. Виктимный невротический характер антропоморфного воплощения Эрго Прокси, разрушителя, - эксплицитное снисхождение к тем, кто большего не заслуживает, несмотря на то, что мнит о своей самостоятельности и самодостаточности.

III.

Далее, посмотрим, что нам известно о зеркальном двойнике Христа, Антихристе.

1. Вводя, по тенденции симметричности, фигуру двойника Христа = Большому Антихристу. Выражаясь не вполне аккуратно, зато ясно, - Христос это и есть Антихрист, с самого начала (в историческом смысле). А точнее - двойник Христа в какой-то момент уже ничем не отличается от Христа, потому что завершает своё слияние и путь назад во времени, вплоть до рождения Христа, и, возможно, раньше (по пророчествам о появлении). Стало быть, речь об одной и той же сущности.
2. При этом, Малому Антихристу или просто Антихристу - человеку (в отличие от двойника), также отводится его весьма скромная традиционная роль в тенденции подчинённой фигуры.

И опять о нашем ненавистном постмодерне. С конца XIX века замечено, что жизни и бытию в собственных смыслах этого слова противопоставляется всё чаще не смерть, а "зависание" в автаркической достаточности, т.е. в избытке sub specie человеческого. Для благородных существ, и, тем более, - Архонтов, «избыточность» по сравнению с человеческим пониманием власти, вполне естественна, она всегда трансформируется в какой-либо функционал.
Напротив, вздорная атлантистская поделка из фильма "Омен": малый «функциональный» антихрист следует своей участи, накапливая, в общем-то, посторонние его месту в Иерархии ресурсы. Богатство в форме капитала, а не душ человеческих; карьера (в политике, - по-современному это всё равно, что в шоу-бизнесе); успехи в позитивных науках, и пр. ассортимент из потребительской корзины. Это прямое следствие протестантизма по Максу Веберу, и неудивительно, что во всех аналогичных случаях планы Антихриста прерываются вполне обыкновенными человеческими руками. Что в оптике Традиции и любой доктрины сакрального просто обструкция. Потому что таким образом сакрального порядка символ не субординирует социокультурный контекст, обратное тому – символ и сущность антихриста втискивается в контекст культуры и социальности, где неизбежно и издыхает, ещё до того, как сбывается адвентистская импликация (рождается Спаситель во втором воплощении).

Поверхностная интерпретация предполагает, что «страны мёртвых», Запад, с такой же лёгкостью можно представить как царство Антихриста. Что изменилось от того, существует ли персонификация малого-функционального антихриста, или нет? Ничего не изменилось. Царство количеств обезопасило самоё себя от со-бытийности, - и без антихриста, и без катехона (сил, противостоящих финалу всего) можно обойтись. Ведь ПоМо суть – дегенеративная пародия на Золотой Век, завершившийся ещё до премодерна, где «ничего не про-исходит», всё растворено в монотонной работе Великих Титанов. Антихрист погибает не от явления своего старшего Двойника, не в порядке возвращения к первичной Оси того, что он должен был разрушить. Аналогично тому коллектив Катехона, людей, которые профессионально занимаются противостоянием малого А. - их смерти подспудно служили личному спасению, что понятно с самого начала, когда их начали истреблять «мистическими случайностями».

Так или иначе, фурору количеств беспомощного антихриста противостоит Радикальный Субъект. Основная проблема понимания его роли (центральной) в современной социокультурной парадигме заключается в том, что он оказыватся на пересечении меридиан от нескольких полюсов одновременно. Одни жаждут видеть в нём консервативного революционера, агента Премодерна, другие – великог модернизатора, третьи – абсолютного деструктора, детонатор смыслов, ещё оставшихся в бессмысленной и беспощадной цивилизации. Это побуждает нас предполагать, что завершение эпохи человечества произойдёт вне столь симпатичных многим представлений о Последнем Суде. Полное прекращение восприятия и мысли. Инфосфера прекратит своё «существование» молниеносно. Привычные десяти Стражам сигналы о нормальной функциональности «узника» будут выключены. В наступившем сумраке и тишине никто не успеет устрашиться и о чём-либо помыслить.

Нет света.
Нет звука.
Нет Воздуха.
Нет Земли.
Нет Воды.
Нет Огня.
Нет… нас.

И завершим мы этот очерк, как и начинали, цитатой:

Помыслить об эоне и ангелах страшно и трудно. Эти реальности слишком высоки и глубоки, с одной стороны, и слишком конкретны, с другой. Уютная структура живого индивидуума и отчасти его душа подвергаются при столкновении с этой реальностью глубинной трансформации, во многом напоминающей разрушении. В Традиции это называется инициатической смертью.